Кивала головой Марфа, соглашалась со всем, и в маленьких заплывших глазках ее плавала благодарность.
— Я тебе настоенной травки принесу, спать будешь… Только повторно говорю: твердостью, молитвой поборись с нечистым!
Уходила Федосья от Гуляевой поздно. И уходила с тревогой. Совсем уж размякла, рассолодела Марфа. Выдержит ли она страшное испытание?
4.
Привез Шатров товар, сдержал слово. Немного, а выдрал у своего прижимистого начальства. Начал в районе с кавалерийской атаки и до высоких тонов дошло. Стучал по столу единственным своим кулаком и кричал: «Пушнину — мягкое золото сдаем, понимать надо! А живица? Тоже голимое золото!»
Теперь председатель сидел в конторе, грыз карандаш и мараковал над списком — кому, чего и сколько.
Невольно вздыхалось. Боле десяти лет Советской власти… Неоглядно сколь фабричного народу там, в городах, а все-то разные промышленные нехватки. Доколе это будет продолжаться? Тут вечером случайно услышал частушку: «При царе, при Николашке, носил я ситцеву рубашку. А теперь Советска влась, и холщова порвалась». Вскипело сердце, хотел было кинуться к Чулыму — кто это там забылся, вражески слова выкинул… Скрипнул зубами, а потом и ужался, притих — все оно так и есть. Всего мало, все дорого, в кабинетах говорят о ножницах цен, о товарном голоде…
Опять на всех артельщиков метража не хватит! Заворчат обойденные, обделенные, бабы — эти особенно. Бабоньки родненькие, рад бы я всех в шелка убрать… А жена первая шум устроит: снова Ивану да Петровану, а себе, а ребятишкам?! У парнишонков на рубахах по сорок образков висит, а у тебя это самое скоро наружу вывалит… Ничево, потерпит и еще актив. Комсомольцев шестеро… Комсомольцам бы надо, шибко надо. Из прошлой бедноты все, хужей других парней и девок одеты комсомольцы. Алешка Иванцев в бору совсем ободрался.
Морочало с утра. Позатянуло хмарью небо и дождиком запахло.
Шатров растер ладонью складки морщин на лбу и опять вздохнул. Вот хитрая штука: правой руки нет, нет ее! А к погоде ноет. Эх рука-рученька… Где-то за Красноярском сплоховал, и оттяпал тебя колчаковец. Казак-выучка! Ах, любо-дорого рубал. А конек под ним — зверь вихревой, а не конек. Погнали колчаковцев, и хотел, было, дружок Пашка Арефьев достать пулей того казака, да где! На скаку метнулся за круп коня и утек в лес — поймай удальца…
В кабинете председателя артели сумрачно, тихо. За окном прожаренные летним солнцем лабазы и сосны плотной стеной.
Привыкать стал Шатров к кабинету. Иногда наедине так сладко, горделиво думалось: был ты домок купецкий, а теперь Шатров вот хозяином… Да-с, из грязи мы да в князи.
