Руки тряслись?
Ага! Приходилось чуть подвинчивать! На последних страницах я говорил: «Ух ты! Чего это я тут наговорил?» (Смеется.) А эта заняла у меня четыре года. Очень медленный процесс.
«Мастак»?
Да. В последнее время он просто лежал в столе. Я болтался на крючке; мне оставалось две-три главы и конец. А я не мог выдвинуть ящик. Выдвигал и говорил: «Блядь, ну я не знаю...» А как-то вечером вернулся со скачек. Выпил пива, вошел в дом, напечатал две-три страницы — и все было готово, так легко оказалось. Вот так — один роман написал за двадцать дней, а другой — за четыре года.
Вы хотите еще романы писать или будете держаться поэзии и рассказов?
Хочу еще один, только, по-моему, я пока не созрел. Может, еще двадцать лет займет. Назову его «Женщины». Вот хохоту будет, если я его напишу. И должен быть хохот. Но там нужно быть очень честным. Некоторым знакомым женщинам не надо про это знать. Но кое-что сказать охота... Только заявлять о нем я не буду! У меня тогда неприятности начнутся. (Смеется.) Я и так уже достаточно разболтал!
Гленн Эстерли. Бук: Рябая поэзия Чарльза Буковски — заметки старого козлячества (1976)
«Buk: The Pock-Marked Poetry of Charles Bukowski — Notes of a Dirty Old Mankind», Glenn Esterly, Rolling Stone, June 17, Issue 215, 1976, pp. 28, 30–31, 33–34.
Чарльз Буковски на автостоянке готовится к вечерним поэтическим чтениям — блюет. Он всегда блюет перед чтениями: от толп у него мандраж. А сегодня большая толпа. Около четырехсот шумных студентов — многие из ближайшей таверны «сорокадевятников»[104] — набилось в стерильную аудиторию университета штата Калифорния в Лонг-Бич в этот четвертый вечер «Недели поэзии». Судя по жиденькой посещаемости трех предыдущих поэтических вечеров, такое событие весь кампус не взбудоражит. Но Буковски всегда собирает хорошую толпу. У него тут репутация — как из-за стихов, так и из-за представления. В последний раз его чтения здесь были днем и вечером. В перерыве он раздобыл бутылку и соскользнул за край. Слишком напился и вторично читать не смог, а потому решил развлечь студентов дуэлью оскорблений. Спектакль получился что надо. За кулисами Лео Мейлмен[105], издатель небольшого местного литературного журнала и координатор сегодняшнего вечера, выглядывает в зал через щель занавеса и говорит:
— Многие были на последних чтениях. Некоторых его пьянство разозлило — они сочли, что их ободрали. А другие остались вполне довольны, у них возникло ощущение, что они посмотрели на настоящего Буковски. Ну, знаете, на легендарного ворчуна, старого козла, пьяницу, которому на все плевать, ходит и повода для драки ищет. Увидели Буковски как есть... Другая крайность: когда я позвонил ему договориться на этот раз, он был совершенно трезв и себя не помня извинялся за свое тогдашнее поведение. Очень тихо говорил — просил прощения, что напился, обещал искупить вину. Поразительно. Так кто тут скажет, где настоящий Буковски — злобная пьянь, которая устраивает позорище, или кроткий, застенчивый парень, который переживает, что кого-то подвел?
