— Это нормальная танцевальная музыка, но не ведет до упора, — сказал он.
Тут я почувствовал, что вполне приспособился к его стилю и могу завязать беседу.
— Я как-то вечером сел и хорошенько нагрузился под «Роллингов» и струнный квартет Бетховена — и понял, что Бетховен лучше.
— Что такое? — переспросил он. — Ты тихо говоришь, я половину пропустил.
Я повторил.
— Ну да, — сказал он. — С этой вот танцевальной музыки нормально начинать, но она не до упора, и ты готов к чему-то большему. Я это понял как-то на неделе — был совсем за гранью, сидел в темноте и слушал Баха, одну и ту же пьесу раз за разом. И где-то на сотый раз меня осенило. У него мелодии — одна налагается на другую. Он начал с основной, затем ввел вторую, а несколько тактов спустя — третью и затем четвертую; и я думаю: ну все, больше не сможет. А он дальше давай — по-моему, до десяти дошел.
— Бах, — сказала Линда. Встала и заходила по комнате.
— Любит танцевать, — сказал Буковски.
— Тебе что, никто из популярных не нравится? — спросила она его. — Диззи Гиллеспи! — сказала она.
— Как вторая глава движется? — спросил он. Она уселась в кресло где-то в другом углу. Музыка сменилась на что-то очень сладкое и приторное. Хэнк повернулся к Клоду:
— Она вернется, Клод.
Б`ольшую часть пауз Джо заполнял длинными спонтанными проповедями о мире и братстве, о религии и вообще добрых вибрациях. Он вовсе не был Кришнамурти — такой приветливый просто, с легким сердцем. Теперь он гнал про то, как хорошо будет, если весь мир возьмет себя в руки и заживет в духе братской любви. Когда он закончил, Хэнк сказал Линде:
— Вот тебе торчки.
Я рассказал про зверюшек, которых нашли в пирамиде Хеопса и они там не разложились.
— В Чехословакии открыли секреты, которые животных мумифицируют. Они воплощены в пирамидах. Считается, что в такой форме пространства резонирует космическая энергия. Чехи построили миниатюрные модели, где затачивают бритвенные лезвия.
Буковски посмотрел на меня:
— И ты в это веришь?
— Эстеты в чудесах не сомневаются, — сказал я.
— Ты в это не веришь, — заключил он. Линда ушла в ванную.
— Ей кажется, что тут никому не весело, — пояснил Хэнк, — потому что никто не скачет, не шумит и не танцует. Ей не понять, как это людям может нравиться проводить время за более интроспективными занятиями. Она хорошая девка, только мне кажется, ничего у нас не выйдет. В одном месте у нас все замечательно — на кровати, а в других смыслах не очень хорошо.
