С тех пор у Брэда или его жены Талли почти каждую неделю появлялась новая история про Буковски. В самой свежей Хэнк повел Талли ужинать и выпивать.
— Не волнуйся, — доверительно сказал он Брэду перед уходом, — с ней ничего не случится. Я прослежу. — (На тротуаре возле ресторана к ним подошла парочка.) — Я тебя знаю, — рыкнул Буковски на девушку. — Мужик, тебе пиздец.
Ее спутник дернулся было, но Буковски от него отмахнулся. Девушку он отчитал вдоль и поперек, а потом сказал, что отчитывал ее Чарльз Буковски.
На сей раз, когда Брэд позвал меня с ним знакомиться, я понял, что готов на это пойти.
В тот вечер, когда я выдержал несколько раундов с Буковски, я принес с собой полтора грамма черного гашиша-примо. У Брэда с собой было семь кварт вина и несколько бутылок «Миллера». Поскольку новая подружка Буковски вынудила его бросить пить, мы решили, что вечер как-нибудь переживем. У Брэда остужалась пепси — предложить Буковски, когда придет: тогда мы все сможем ему сообщить, как приятно на вкус вино.
— С такими разговорами его хватит секунд на десять, — сказал Клод. Клод живет с Брэдом и Талли.
— Новая девушка его просушила, — сказала Талли. — Интересно, сколько это продлится. Он женщин еще как быстро меняет.
— Не так быстро, как я, — сказал я. — С тройным Стрельцом уже все.
— Это с ней ты на этой неделе познакомился? — поинтересовалась Талли.
— Ну.
— Залей, — сухо вымолвил Клод, передавая мне пепси. От него только что сбежала жена.
— Вот и Буковски, — сказал Брэд. — Боже мой, он на машине с крышей в розовый горошек.
Брэд и прочие его гости — Джо и Марджи — вышли к дверям. Зашел Буковски — в широких штанах и спортивном пидже. Представляю себе, какую сцену устроила ему подруга, чтоб он надел костюм, и он наконец сдался, чтобы ей было приятно и чтобы такое явление при всем параде развлекло людей.
Он оказался не так высок, как я себе представлял: где-то моего роста, шесть футов максимум, однако сложен был как товарный вагон — этакий плотный кус мяса. Правильные, довольно приятные черты лица погребены под огромным, мясистым, изрытым вместилищем дурной кармы, жалости к себе и мстительности, которое увенчивал наипивнейший, наилуковичнейший нос из всех, что когда-либо направляли во тьме шаткие шаги. Голова висела меж плеч, и от этого Буковски выглядел массивным троглодитом.
Голос у него был на удивление тих и вовсе не низок, а говорил он сухо, как У. К. Филдз, спуская окончания вниз, как с горки.
