БАЙОН: С тех пор, как ты умер, состояние улучшилось?
С. ГЕНЗБУР: Состояние улучшиться не может, поскольку я вижу все, что происходит внизу. А внизу сплошное дерьмо.
БАЙОН: Значит, смысла в этом не было?
С. ГЕНЗБУР: Ну... Ах, в смысле ослепнуть? Чтобы стать счастливым? Счастье — это не цель... Я считаю это абсурдным. Идея нирваааааны!
БАЙОН: Быть может, освобождения. Уже больше не...
С. ГЕНЗБУР: ...не дрочишь? Это как сказать. Если девчонок нет, то дрочить все равно продолжаешь. Нет, нет, больше ничего нет. И хер скукожился на хер. Ха-ха-ха!
БАЙОН: Ты можешь подробно описать место, где ты сейчас находишься?
С. ГЕНЗБУР: Я нахожусь внутри своей собаки. Здесь газы. Горючие газы. И я зажигаю... спичку.
БАЙОН: Потому что уже ничего не боишься?
С. ГЕНЗБУР: Нет, чтобы увидеть кишки своей собаки. Я доволен, ведь я ее очень люблю. Раз она была у меня в голове, когда я был жив, то теперь я решил оказаться у нее в животе.
БАЙОН: Абсолютный цинизм. Ты все время остаешься внутри собаки или ты можешь из нее выбираться?
С. ГЕНЗБУР: Я выглядываю через дырку. «Глаз был в анусе и смотрел на Каина...»[48]
БАЙОН: А как ты там очутился?
С. ГЕНЗБУР: Мгновенным напряжением воли.
БАЙОН: И что там, в животе?
С. ГЕНЗБУР: Кишки. Кишка.
БАЙОН: Этот живот, это чрево подменяет тебе чрево матери, нет?
С. ГЕНЗБУР: Точно.
БАЙОН: Значит, твоя мать была собакой?
С. ГЕНЗБУР: Нет. Вовсе нет! Моя мать жива. И я не хочу, чтобы она умирала[49].
БАЙОН: Да, но мы говорим о прошлом...
С. ГЕНЗБУР: Да, мы говорим о прошлом, но она по-прежнему жива. (Ему явно неловко.)
* * *
БАЙОН: Как твоя мать отреагировала на твою смерть?
С. ГЕНЗБУР: Не знаю. Я бы не хотел, чтобы она за меня переживала... Ну ладно, проехали. (Пауза. Возникает некоторая неловкость, чувствуется напряжение. Беседа, кажется, завязла, и Гензбур замкнулся в себе.)
БАЙОН: Ладно, хорошо. Итак, ты был не один, когда это случилось?
С. ГЕНЗБУР: Нет. Потому что... я был с одной.
БАЙОН: Это еще не означает, что ты был не одинок... Сколько ей лет? Двенадцать?
С. ГЕНЗБУР: (Смех.) Нет. В восемьдесят девятом она была... на тридцать лет моложе меня. Следовательно, ей было двадцать шесть лет.
БАЙОН: Рыжая? Блондинка? Брюнетка?
С. ГЕНЗБУР: Евразийка.
БАЙОН: Значит, не волосатая?
С. ГЕНЗБУР: Не какая?
БАЙОН: Не волосатая. Ты был пьян, когда это случилось?
С. ГЕНЗБУР: Нет, но... Мой бокал разбился до того, как разбился я сам.
БАЙОН: Это последний звук, который ты слышал?
С. ГЕНЗБУР: Нет, я услышал пистолетный выстрел.
