Серж Гензбур: Интервью / Сост. Б. Байон | страница 50
БАЙОН: Крахмал.
С. ГЕНЗБУР: Вот-вот. Если где-то слегка «закрахмалилось», то мою домработницу это не смущает — тоже мне проблема! Немного росы. Когда я был художником, это называлось «розовый церулеум»[186]. Нет, это ближе к марене. «Марена» звучит красиво. Мареновая эмаль — это когда в пи-пи подмешивается немного крови; вот и получается мареновая эмаль. Что на это скажешь?
БАЙОН: Маленький сальный секрет? Что-нибудь такое, в чем ты никогда бы не осмелился признаться. Сексуальное преступление — может, и без последствий для тебя, но... Что-нибудь нехорошее.
С. ГЕНЗБУР: Нехорошее? Как-то я был в... В одном бистро был туалет по-турецки[187], и там не было бумаги, и я все стены покрыл запятыми. Это был я! В «Тетради Пруста»[188] есть вопрос: «Что является для вас наивысшим испытанием?» Так вот это — «Отсутствие туалетной бумаге в гальюне». Запятые — это отчаяние.
БАЙОН: Я помню, как ты, такой целомудренный, мучил одну негритянку: ты издевался над ней, имитируя антильский акцент: «Как твоя дела, хаашо?» — и я заметил, как ты засовывал ей руку под юбку, а потом — просто ужас! — ты подносил палец к носу и принюхивался, вот так, морщился, высовывал язык и протягивал: «Бе-е-е...»
С. ГЕНЗБУР: Ни хрена себе! Где это было? В каком отстойнике?
БАЙОН: Не в клубе. На вечеринке.
С. ГЕНЗБУР: Какая агрессивность! На вечеринке? И Бамбу там не было? Ни хрена себе!
БАЙОН: Нет. Ты делал брезгливое выражение лица, и для девчонки, которая была африканкой, это было ужасно. Она была возмущена...
С. ГЕНЗБУР: Но это же прямая агрессия! Никакой связи с целомудренностью. Я был агрессивен, потому что не хотел ее дрючить, вот и все. Если не хочешь дрючить, то оскорбляешь. Ну, по крайней мере, я оскорбляю.
БАЙОН: Это такая форма безобидного садизма?
С. ГЕНЗБУР: Ну уж сразу «садизм»! Такое громкое слово. Невозможно к «садизму» приклеить «доброкачественный». Это неправильно. Либо вписываешься, либо нет.
БАЙОН: Однако это хорошо определило бы...
С. ГЕНЗБУР: Но зачем я это делал? Она меня достала, да?
БАЙОН: Ты сделал это раз десять, не меньше: палец прямо в... а затем к носу... Заметь, ей никто не мешал уйти. Ну да ладно, сменим тему, если тебе неловко...
С. ГЕНЗБУР: Нет, дело не в этом... Может, это было на уровне жеста? Я не злой, не думаю, что я злой. Это не злость; ведь запах — это абстракция.
БАЙОН: «Бе-е-е-е» с вот таким выражением!
С. ГЕНЗБУР: На самом деле я до ее киски не дотрагивался: это было сделано абстрактно, только чтобы подурачиться. Но если бы от нее на самом деле сильно пахло, я бы никогда этого не сделал. Я ей не засовывал руку до конца! То есть до начала! Да, несколько агрессивно. Я и забыл.