Серж Гензбур: Интервью / Сост. Б. Байон | страница 24
С. ГЕНЗБУР: Это соотношение сил... и слабостей. Поскольку жизнь — это слабость, мужчина — это шпага, а женщина — ножны. А если женщина — клоака, то я зубочистка, а если она зажата, то я негр. Негр в «рэйбанах»[116], рэйбананах выше носа. А насчет «шланга» — это все чудовищные сказки; зато у некоторых я видел пустое место... вместо... Нет, все это бабские и педерастические фантазии.
Не знаю почему, но когда говорят «пидор», то это оскорбление, а «педераст» — нет. Странно, стоит лишь добавить «аст»...
БАЙОН: К тому же это этимологически неверно, да? «Пед» должно относиться лишь к настоящим... к тем, кто насчет детей...
С. ГЕНЗБУР: I don’t care ’bout that[117]. Итак, мера — это не только «размер» меча; это еще и умение выбирать ножны. Есть три вида ножен. Ножны зубастые. Ножны, дозволенные иудео-христианством для размножения. И третьи... ну эти...
БАЙОН: Строжайше запрещенные.
С. ГЕНЗБУР: Самые ценные! И, разумеется, самые скрытые. Самые узкие и напряженные. А значит, интересующие меня больше всего. Мое приобщение к садизму произошло благодаря типу, который и подарил ему свое имя; так вот, у него в «Жюльетте», нет, в «Злоключениях добродетели», — это не «Жюльетта...», а «Жюстина»[118] — так вот в книжке был один персонаж, благородный, между про... промеждуй! — который приходил в ярость, едва видел передницу. А в ярость он приходил, потому что его интересовали только задницы. Так вот, я немного как он: я бы сказал, что передница — это... теплушка-скотовозка, тогда как задница — это вагон «пульман».
БАЙОН: Вернемся к рекордам.
С. ГЕНЗБУР: Ах, рекорды![119]
БАЙОН: Так, значит, как? Этому есть предел?
С. ГЕНЗБУР: Есть. У нас есть предел... можно сказать, инстинктивный и физиологический, физический. Не знаю, найдется ли такой тупой доктор, который вздумал бы заявлять обратное. Предел у нас есть... В тридцать — тридцать пять лет у меня была одна установка; я ее вычитал не в книжках, а вывел сам. Она заключалась в... Я мог вставить пяти кралям по очереди, одним потоком — чуть не сказал «потеком»... lapsus linguae[120] — но только если не спускал, так сказать, не проливал «соус».
Ну и что, что dirty[121]? Да, но любовь ведь dirty: чем более любовь dirty, тем она прекраснее.
Потому что нельзя... хоть у нас и есть bowls[122], эдакие ядра, но организм не может регенерировать сперму просто так. Мы же не «Калашниковы», вот что я хочу сказать, мы базуки. Вот так. Бабах! Значит, нужно было хранить self-control