БАЙОН: Ты не забыл что-нибудь важное?
С. ГЕНЗБУР (долгое молчание): Да. Я забыл свой военный билет.
БАЙОН: А что-нибудь ты все-таки успел с собой захватить?
С. ГЕНЗБУР: Да. Кость[80] для собаки.
БАЙОН: Кость для Нана? Ты из-за Золя назвал ее Нана[81]?
С. ГЕНЗБУР: Вовсе нет. Его я как-то совсем упустил из виду. Вокруг него столько дыму напустили! А я с огнем не балуюсь.
* * *
БАЙОН: Еще один мерзкий вопрос: из-за твоей смерти количество проданных пластинок увеличилось?
С. ГЕНЗБУР: Колоссально! «Я слышу шум станков печатных»...
БАЙОН: Какой-то одной пластинки в особенности?
С. ГЕНЗБУР: Полного собрания. Плюс «Соколов» и «Фиктивный дневник»[82], который я написал в девяносто третьем. То есть который вышел в девяносто третьем, а начал я его писать в конце девяносто первого — начале девяносто второго.
БАЙОН: И он открывается отсылкой к «Фальшивомонетчикам»[83]?
С. ГЕНЗБУР: Нет, нет, вовсе нет.
БАЙОН: По сравнению с восемьдесят девятым годом это не кажется тебе несколько устаревшим?
С. ГЕНЗБУР: Ну уж нет. Это литература.
БАЙОН: Осталось ли от тебя на земле что-нибудь важное?
С. ГЕНЗБУР: Да. Осталась Брижит Бардо[84]... Или то, что от нее осталось. Ой, виноват! Так могут и засудить!
БАЙОН: Тебе-то что? Ты ведь уже мертв.
С. ГЕНЗБУР: Меня не засудят, а вы рискуете.
БАЙОН: Теперь, когда ты мертв, воздвигнут ли тебе как великому артисту мавзолей?
С. ГЕНЗБУР: Я же не араб.
БАЙОН: Нет, я имею в виду мавзолей в переносном смысле, как вознесение Рембо, Русселя[85], Лотреамона[86], которых признали уже после их смерти. Как поэтов...
С. ГЕНЗБУР: Ах в этом смысле? Чуть позднее. Сначала следует понять мою установку. А это произойдет не сразу. Сразу никак. К тому же все это совершенно бесполезно. Бесполезно пытаться выжить через свои поступки, остаться в своих произведениях. Захотеть пережить себя — это чудовищная самонадеянность. Единственное средство пережить себя — это плодиться. Как собаки. Ведь мы и есть собаки. Мы купидоним тех, кто рядом. Мы купидонимся по соседству, поблизости, как собаки склеиваются на тесном тротуаре. Для выживания есть только размножение. «Вечеря» Леонардо да Винчи закончилась во флорентийской грязи. Вечности нет. Есть вечность трехсотлетняя, четырехсотлетняя, семисотлетняя... И что дальше? А потом?
БАЙОН: Значит, раз после тебя остались твои дети, ты все же себя пережил?
С. ГЕНЗБУР: Пережил! И в жопу заслужил! Я пережил себя, сам того не желая. Никакой целеустремленности в этом не было. Возьмем, к примеру, Хуана Гриса
