Я увожу к отверженным селеньям. Том 2. Земля обетованная | страница 21




На его лекции мы шли, как на праздник. В тридцать седьмом


я работал с ним в одной клинике. К тому времени его лишили


кафедры и он, как и я, переехал в Харьков.


— Его застрелили в сорок третьем на Колыме. Я в то


время была там.


— Кто?


— Работа полковника Гаранина.


— Я слышал о его смерти. В сорок третьем погиб бывший


президент Сельскохозяйственной Академии Вавилов... Причина


смерти... Ну конечно же сердечная недостаточность... Недавно


такой диагноз умудрились поставить одному... беглецу. В голо­


ве у погибшего от сердечной недостаточности беглеца застря­


ла пуля, две огнестрельные раны в области грудной клетки


и живота... но эти раны, очевидно, приняли за побочные явле­


ния при сердечной недостаточности... Сколько у нас лагерей...


Мариинские лагеря, Красноярские, Карагандинские, наши... Бух­


та Ванина, Печора, Колыма, Игарка, Бухта Находка... В нашем


лагере заключенные живут не хуже, а лучше, чем во многих


других...


— Вы отвлеклись, Игорь Николаевич. Если мы с вами


начнем перечислять все лагеря, у меня не хватит сроку. Осво­


божусь — и придется еще лет на десять жизнь продлить, хотя


и без этого гуманное правосудие продлило мне жизнь с избыт­


ком. Рассказывайте...


— Анциферова арестовали в конце тридцать седьмого. До


его ареста я молчал и терпел. Кукиш в кармане покажу, а сам


в кусты. В душе-то я чист как родник: доносов не пишу, своим


взглядам не изменяю... смел, льву за мной не угнаться, ругаю


34


их в мыслях и даже очень сердито, а при людях молчу, улы­


баюсь, хоть и не поддакиваю, и даже до такой безумной храб­


рости дошел, что на митинги, где осуждали врагов народа, не


являлся. Возьму освобождение от работы, благо коллеги зна­


комые выручат, и болею демонстративно, пока они там про­


клинают врагов. Низость... А мне казалось — чуть ли не подвиг:

не расправляюсь сам, значит и не виноват... А молчу? Молча­


ние — золото... подлое золото, Любовь Антоновна. А я им упи­


вался. Анциферова я любил. Он иногда дозволял приходить


к себе домой. Выслушивал мои легкомысленные рассуждения,

а его жена поила нас чаем и угощала вкусным украинским


борщом. Какой я был самонадеянный балбес. Не слушал, пере­


бивал его, вставлял свои, с позволения сказать, критические