— Читай сначала короткие, — сказал Гулиа, — длинно писать всякий умеет.
— Неужели же всякий?
Гулиа подумал. Он был вежлив, резкость не в его обычае. За одним исключением: когда речь о литературе. Тут он беспощаден…
Гулиа смотрел на своего младшего собрата пронзительно, точно оценивая, выдержит ли он резкость суждений.
— Да, всякий, кто сумеет раздобыть бумаги и чернил, — сказал Гулиа жестко, — ив ком есть капля воображения. Надо писать коротко. Но это дар божий, и к тому же приобретается тяжким трудом, потом, кровью, бессонницей. А ты думал как?
— Хорошо, я прочту вам короткие, хотя полагаю, что те, длинные, лучше.
Долго слушал Гулиа. Просил прочесть еще раз. Взял рукопись, чтобы просмотреть глазами.
У Елены Андреевны давно стыл обед. Не раз приглашала она к столу. Однако тщетно: отец не обращал внимания на ее знаки. С ним такое, скажем прямо, бывало не так уж часто.
Наконец Гулиа встал, обнял молодого человека и повел в столовую.
— Леля, — сказал он громко и торжественно, — вот это настоящий поэт. Он будет большим человеком. — Затем сел и молча принялся за еду. Хозяйка взялась за свою роль: ей надо было занять гостя разговором — неудобно же всем сидеть молча.
Когониа в течение последующих лет опубликовал несколько поэм и часть своих стихов. Это замечательные произведения. Легенды в них переплетаются с подлинной жизнью. И в легенду начинаешь верить — она становится как бы реальностью. Между тем и жизнь словно бы меняет свое обличье: она представляется несколько иною — возвышенной, романтичной. Такова, например, поэма «Навей и Мзауч» — абхазский вариант ивиковых журавлей. Поэма преисполнена благородства. Она рассказана устами чудесного правдолюбца и как бы взывает к миру: не делайте зла никому, ибо оно откроется, и тогда карающий меч настигнет злодея. Вы скажете, что в мировой литературе эта сентенция не нова. Верно, один из косвенных источников я уже назвал. Но дело в том, что рассказ ведется абхазцем и для абхазца. В поэме отразился национальный дух народа. Образы ее неповторимы. Поэма кажется опоэтизированной достоверностью. Где достоверность — там начинается большая литература, ибо сами по себе никакие магические словосочетания не делают литературы. Борис Брик, человек милый, удивительно тонко разбиравшийся в поэзии, и первоклассный переводчик, перевел поэму на русский язык, и она включена в «Антологию абхазской поэзии», изданную в Москве. (Брик погиб в 1941 году неведомо за что и ныне, как многие другие, посмертно реабилитирован.) Мы читаем в критических исследованиях, что «поэмы Когониа — замечательные произведения, сделанные рукою мастера по любимым его народом устно-поэтическим преданиям и мотивам». Что все это значит? Разве это не то же, что подносить к носу бумажный цветок и пытаться понять аромат живых цветов? Верно, Когониа обращался к народным мотивам. Так и Микеланджело брал каррарский мрамор и высекал из него Давида. Если между необработанным мрамором и мраморным изваянием можно ставить знак равенства, то вполне справедливо утверждение о том, что Когониа «умел оригинально обрабатывать фольклорный материал». Как иногда, не желая того, мы принижаем творчество поэта!..
