Нас по-прежнему навещали крестьяне. Привозили с собою хорошие вести: князья и дворяне, наконец, поджали хвосты, вся земля передана крестьянам, школы растут. Чего еще желать душе?
У нас дома появилось электричество. Абхазцы удивлялись яркости лампы. Один старик вздумал прикурить от нее. И когда ничего не вышло, страшно удивился.
— Дырмит, — сказал он укоризненно, — ты всегда был немного не таким, как все. Что же ты еще придумал?
— Это не я, а Эдисон, — шутил отец.
В назначенный час Гулиа усаживался за работу— это был железный закон. Правда, отец никуда не скрывался: людские голоса ему не мешали. Мать развлекала гостей, в то время как мы, дети, царствовали под столом и делали почти все, что взбредет в голову. (Я до сих пор не понимаю, как можно было сносить наши дикие забавы. Сейчас дети, по-моему, гораздо разумнее, или же их попросту держат в ежовых рукавицах.)
Газета «Апсны Капш» печатала стихи молодых поэтов. Гулиа часто прочитывал их с полным равнодушием: версификация может тронуть только поэтического ихтиозавра. Для прочих она противопоказана.
Об авторах таких стихов Гулиа говорил:
— Эти перестанут писать в двадцать лет, когда поймут, что поэзия дело накладное.
Он жадно выискивал живое зерно среди этой поэтической пустыни, но, кажется, ничего не находил. До поры до времени это его не смущало: нельзя же нарождаться большой поэзии без издержек, без графоманства и честного стихоплетства. Только заядлые «планировщики», привыкшие планировать и поэзию, подобно кирпичам и шлакобетону, ударяются в панику, не досчитавшись гениев. Гулиа писал впоследствии: «Литература словно гора — есть вершины, есть седловины, есть ущелья и даже пропасти. Из одних гениальных вещей ни одна литература не состоит». Но вот появились стихи молодого поэта Иуа Когониа из села Кутол, и Гулиа словно бы встрепенулся.
— Я так и думал! — воскликнул он. — Кажется, родился настоящий поэт! Ну, теперь нас трое: Чанба, Когониа и я. Трое — это уже не один!
Скоро и мне довелось увидеть нового поэта: сухощав, открытый взгляд, небольшие усики, в уголках рта — таинственно-добродушная улыбка. Он принес отцу небольшой рассказик, вернее — пересказ какой-то народной легенды. (Эта рукопись не так давно была обнаружена в бумагах Гулиа и опубликована.) Когониа был совсем молоденький, может быть лет двадцати. Про запас у него имелись отрывки из поэм…
— Поэм? — переспросил отец.
— Да, поэм, — ответил Иуа смущенно. И поспешил добавить: — Но есть и короткие стихи.
