Дело кончилось пьянством и плясками, все потрясали копьями и согласно пели, но никто не хотел идти против раса Тигрэ, ни против галласов паши Массовы, за которым еще стоит турецкий султан в Истамбуле. Да и сам он не собирался всерьез. И все-таки какое время было! Вот это бахарнегаш - Исаак!
А теперь он стал стар, опустился. Он сидел целыми днями на куче сена на своем ангаребе, который от времени, от сна и любви Исаака расшатался.
Пол, который был ровен, как вода, стал теперь весь в узлах и клочьях: овечий помет не укатали. Он поглядывал за двери своего хидмо, превосходного жилища, смотрел на хижины жен, окружавшие его хидмо со всех сторон, как окружают куры петуха.
Его дом стоял на возвышении, у самой подошвы Дабажатта, весь город был виден отсюда - четырехугольные каменные дома его подданных с разбитыми горшками на плоских кровлях - печными трубами. Горшки кое-где дымились. Дома стали реже, он сам стал старше.
Дальше за городом цвели кустарники, за кустарниками поля, на полях росла дагусса, ячмень, горох, чечевица, тют - хлопок. Там женщины срезали урожай зубчатыми серпами. Там сильно пахло теперь шимберой.
Этого ничего не было видно и слышно из двери, видны были только горы за городом и за полем, и монастыри, с другой стороны - лава - блестит, как серебро, горы, как круглые голые башни, люди на тропинках, на полях женщины. В хижинах кудахтали жены, ссорились, пели и били княжеских детей по заду. Он понюхал желтую руку - рука приятно пахла: мускусом, водкой и им самим, бахарнегашем Исааком.
Решая важные политические вопросы, он слушал песни и крики жен и еще важный, чисто младенческий звук воды; этот звук падающих и цепляющихся за камни ручьев всегда был для него звуком времени, возраста. Ночами он крепко спал, и ни о чем не думал, и ничего не слышал; днем, когда был занят делами: судом, разговором, - он тоже не слышал воды. Звук воды он слышал только, когда сидел один или бывал пьян. Если он не был пьян, он начинал подумывать о своем возрасте, о городе. Это приходило само собой, и это был важнейший политический вопрос в жизни города Логона.
Из ущелья горы тек целебный ключ, в котором он часто купался. Там, в уступах горы, были большие, теплые, как животы, ложбинки, ямы, ключ наполнял их и тек непрерывно, сменяя воду.
Теперь там купались его дети; они лежали в этих теплых ямах, фыркали и переговаривались. Время было жаркое и сырое - цетья, но ветер с юга, с пустыни, налетал на горы и летел в стороны, а в его городе Логоне было жарко, но жара стояла, а не двигалась.
