— Но ты просишь меня предложить мою смерть тебе как ужасную жертву.
Он встал, увлекая меня с собой, не отпуская мои запястья. Его темные глаза были большими, почти тоскливыми.
— Я не вижу другого способа. Я искал со всех углов, но не вижу его.
— Как насчет доверия? — предложила я.
— Тогда ты начнешь? — хитро сказал он.
Я замешкалась. Я хотела ему доверять. Но как доверять тому, кто прямо говорил, что хотел убить тебя? Я хотела разгадать его.
— Я украла книгу у сестры, как ты и направлял.
Он кивал, шагая вперед, и я отпрянула. Моя пятка ударилась об камень за мной.
— Там многое говорилось. О моей сестре. Обо мне.
Наверное, его убивало слушать так тихо. Он всегда что-нибудь говорил.
— Я подумала, что ее поимка удовлетворит требования, что ее нужно «одолеть».
— Но не вышло, — сказал он. Он склонялся так близко, что я была у стены, его дыхание согревало мое лицо. Я не могла сбежать от него. Я не думала, что он собирался убить меня тут, но сердце все равно колотилось.
— Нет, — мне не нравилось, что прозвучало это с придыханием. Он не мог управлять мной или ловить меня. — А должно было. Она же «красивая». Та, что от земли, — процитировала я ему книгу. — «Одно родилось в один день, но в двух половинах, Половина — земле. Половина — для воздуха. Одна разрушает. Другая собирает».
Он рассмеялся.
— Ты не то вспомнила, Элли. Слушай внимательно часть, которую ты забыла: «Чтобы Земля избавилась от воздуха навеки, должна победить жестокая половина Улага. Чтобы Небо захватило землю, должна победить красивая половина Улага». Твоя сестра — жестокая, которую тебе нужно победить, чтобы прогнать Фейвальд из Двора Смертных навеки. Ты, дражайший Кошмар, красивая, та, которую Фейвальд хочет, чтобы сделать мир смертных подчиненным.
— Глупо.
— Нет, Кошмарик. Как по мне, все логично, — его голос был низким.
Он был так близко, и я думала, что он поцелует меня. Я сглотнула.
— Почему ты зовешь меня Кошмаром?
— Потому что ты в моих снах, не даешь мне спать. Ты испортила мое счастье и сделала мою жизнь мучительным адом.
— Как мило.
— Как вдохновляюще, — выдохнул он. Между нашими губами почти не было воздуха. Он пересек брешь, его губы были нежными, уважающими, почти умоляющими, пока он целовал меня. — Я не прошу свободы от твоей пытки. Я принял эту вкусную агонию. Я жажду ее, хоть это как вонзать нож в свое сердце.
В этот раз, когда он целовал меня, он держал мои запястья у каменной стены. Было безумием целовать его в ответ. Безумием — позволять ему целовать меня, когда я знала, что он был только злом. Я думала, что была защищена от фейри. Я врала себе.
