- Скажите мне, что это неправда, Пемброк! Скажите, что все это неправда! - взмолился он.
И густой, полнозвучный бас ответил ему без колебания:
- Мой друг, вы понимаете не хуже меня, что это ложь. Ведь в жилах вашего племянника течет лучшая кровь Первых Поселенцев!..
- Благослови вас господь, вы меня утешили! - с жаром воскликнул старик. - Пемброк, я потрясен!
Говард остался со своим другом, проводил его домой и даже вошел в комнату. Было темно, все давно уже отужинали, но судья и не думал о еде, ему не терпелось услышать из первых уст, что все это клевета; и он хотел, чтобы Говард услышал это тоже. Послали за Томом, который тотчас явился. Он хромал, был весь в ссадинах и кровоподтеках и вид имел далеко не веселый. Дядя приказал ему сесть.
- Нам уже рассказали, Том, что с тобой приключилось, и, конечно, ради красного словца еще основательно приврали. Развей же эти вымыслы! Говори, какие меры ты принял? В каком положении сейчас дело?
Том простодушно ответил:
- Да ни в каком: все кончено. Я подал на него в суд и выиграл дело. Защищал его Простофиля Вильсон - это был его первый процесс за всю жизнь, и он проиграл: судья приговорил это жалкое ничтожество к штрафу в пять долларов за оскорбление действием.
Уже при первых его словах Говард и Дрисколл инстинктивно вскочили на ноги и стояли, растерянно взирая друг на друга. Потом Говард печально и безмолвно сел на прежнее место. Но Дрисколл, не в силах сдержать свой гнев, разразился целым потоком ругательств:
- Ах ты щенок! Мерзавец! Ничтожество! Не хочешь ли ты мне сказать, что тебе, отпрыску нашего славного рода, нанесли побои, а ты побежал жаловаться в суд? Отвечай, да?
Том понурил голову, и его молчание было красноречивее слов. На дядюшку было жалко смотреть: его взгляд, устремленный на Тома, выражал изумление, недоверие и стыд.
- Который это был из близнецов? - спросил он.
- Граф Луиджи.
- Ты вызвал его на дуэль?
- Не-ет, - бледнея, пробормотал Том.
- Сегодня же вечером вызовешь! Говард передаст ему вызов.
Том почувствовал себя нехорошо - это было видно по его лицу; он безостановочно вертел в руке свою шляпу. Потянулись гнетущие секунды молчания; взгляд дяди, прикованный к нему, становился все суровее и суровее; и наконец, еле ворочая языком, племянник взмолился:
- О дядюшка, не требуйте от меня этого! Он сущий убийца... я не смогу... я... я боюсь его!
Старик три раза открывал рот, но слова застревали у него в горле; потом плотина все-таки прорвалась:
