Пока она говорила, девушка внесла в гостиную поднос для нагара и свечи. Бледная, высокая, гибкая, она не была прекрасна, но странная грусть в ее чертах поразила меня сильней любой красоты. Глаза, в ином случае совершенно непримечательные, были прозрачными, как глубокий ручей, в изгибе губ таилась горечь, длинные золотые волосы текли по спине. Она держалась прямо, но, казалось, еще не оправилась от тяжкой болезни. Когда девушка ушла, хозяйка заговорила вновь.
— Племянница у меня хрупкая, — сказала она, непонятно зачем выделив слово «племянница». — Здешний воздух не для нее.
— Разве она не отсюда? — спросил я.
— О нет! Она не без денег — отец оставил ей хорошее наследство. Два года назад она училась в монастыре Сестер Святого Винсента и Павла. Он стоит на холме, и равнины Гардомвуда только вредят ей.
Девушка появилась снова. На сей раз я отметил плавность ее движений, грацию утомленной богини.
— Тетя, — тихо сказала она, — я хочу прогуляться в лесу, отпусти меня. Я сделала все, что нужно. Служанки шьют на кухне.
Девушка прошла в дальний конец залы, где на гвозде, вбитом в деревянную панель, висел плащ розового шелка, отороченный горностаем. Она неторопливо надела его — длинные, узкие ладони белели, как снег. Завязала на горле широкие ленты, зажгла две свечи перед потускневшим зеркалом, вгляделась в его глубины, беззвучно шевеля губами, и удалилась.
— Вечно одно и то же, — сказала женщина. — Каждый вечер она уходит из дома и блуждает без цели.
— Возвращайся, Дина, — воскликнула она. — Возвращайся скорей.
Но слабый возглас растаял в пустых коридорах. Хозяйка поднялась, и, виновато пожелав доброй ночи, оставила меня одного.
Я сел на широкий подоконник за тяжелой портьерой. Перевод Religieuse Дени Дидро лежал на низком столике. Я взял его и вскоре забыл о времени: из всех прочитанных мною книг эта была самой восхитительной, самой болезненной, самой мрачной. Свет зажегся в конце аллеи у меня за спиной, луна показалась из-за деревьев. Когда она поднялась в небо — на половину их вышины, я вернулся к своей монахине — к двадцать второй странице второго тома, где прочел следующее: «После пары безделиц она сыграла еще несколько вещей, глупых, диких и бессвязных, как ее мысли, но, несмотря на недостатки исполнения, я поняла, что ее талант несравненно превосходит мой». Затем, скрытый от глаз на подоконнике, я уснул…
Меня разбудил бой высоких часов у камина: я проспал до полуночи. Свечи перенесли со стола на рояль — язычки тех, что еще оставались в канделябре, трепетали или уже погасли. За инструментом на стуле, обитом вышитой тканью, сидел молодой человек. Он был спиной ко мне — я не видел ничего, кроме сгорбленных, узких плеч и головы с копной непослушных черных волос, в которых то и дело проглядывали седые пряди. Снаружи донесся шум: фырканье и удары копыт. Посмотрев в окно, я увидел большую карету, запряженную четырьмя жеребцами. Черные днем, под луной они сияли, как полированная сталь.
