Лина вытерла слезы и встала, распахнула дверцу шкафа. Поискать сразу. Чтобы не метаться потом в последний момент перед службой. Где-то что-то было длинное, мама что-то покупала или шила, просто она никогда не носила. Вообще Лине, наверное, было все равно, что носить. Длинное или школьную форму, платья или джинсы. Просто обидно, что теперь постоянно будут лишние заботы и ненужные проблемы. Как и что одеть. А так – все равно. «Где наша не пропадала…» Тут столько всего успеть надо. Школа, уроки, книги, море, Тимка… Да. Опять Тимка. Купля житейская. Снова – купля житейская…
Глава 18. Про паруса, «Розу-Мимозу» и диалектику
А потом Лина посмотрела на себя, новую и незнакомую, в зеркало, – и улыбнулась.
Наверное, она поняла, почему мама всегда ходит только так. Хотя XXI век и все равно ведь нет обязательного дресс-кода, как одеваться православной маме. Но просто длинные платья – они словно вне времени и пространства. Слово какой-то другой, параллельный мир. Твоя параллельная жизнь.
Ведь в каких-нибудь таких платьях когда-то в прериях Северной Америки те стойкие и смелые женщины первых переселенцев и взнуздывали своих мустангов и закидывали ногу в стремя. И молчали. И улыбались. Просто такой характер. А солнце запекалось на губах, и колосилась бизонова трава. Очень зеленая бизонова трава.
Или именно в таком платье в каком-нибудь XVII веке какая-нибудь английская аристократка, любимая папина дочка, не отсиживалась и не пряталась тогда, когда пересекающий Атлантику парусник ее отца брали на абордаж пираты, но побежала на палубу, подняла оброненную кем-то саблю и тоже билась с командой. И платье ведь не мешало. Потому что было не до платья.
А еще в каких-нибудь похожих одеждах жены-мироносицы шли ко гробу Господа с ароматами поклониться и воздать последнюю честь Погребенному, когда ученики и все мужчины сидели тогда за затворенными дверями «страха ради Иудейска» (Ин.20:19).
Лина поняла. Длинные платья не бремя. И не лишняя забота. Это – выход. Она больше уже не была школьницей. Но все равно ведь душе чего-то хотелось. Чего-то такого, чего она и не знала сама. Как чем-то таким ведь стали для того маленького мальчика у Грина его понимание судьбы и образа капитана.
«Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки – в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди. Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт вышла в Марсель шхуна «Ансельм», увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами.
