– Балтабоев Талгат Шухратович, – представился он. – На время отпуска можно Толя.
– Гончарук Александр Леонидович, можно просто Саша.
Толя–Талгат оказался приятным собеседником, интеллигентным и ненавязчивым, не рассказывал пошлых анекдотов и не цеплялся за каждую юбку, хотя там их было предостаточно.
– Который день с тобой общаемся, я все удивляюсь тому, как ты чисто говоришь по-русски.
– В Ташкенте очень много русских, особенно после землетрясения, вся страна город отстраивала, многие остались. Да и узбеком был мой отец, а мать у меня татарка, так что основной язык в семье русский.
– И фамилия у тебя не совсем узбекская, – не унимался Гончарук.
– «Балта» по-узбекски топор, – Талгат широко улыбнулся, – так что фамилия у меня самая что ни на есть узбекская, пойдем, философ, на море. Он и годами был старше, и по званию тоже, но ни разу, нигде об этом даже не намекнул.
– Вот у тебя, Саня, фамилия украинская, а сам ты родом из Сибири.
– А я не украинец, я хохол, – смеялся тот.
– А в чем разница?
– Украинцы живут на Украине, а хохлы где лучше, я вот сибирский хохол.
Они посмеялись и вместе пошли на море. Как-то уже незадолго до окончания отпуска, встретив в столовой генерала, ветерана войны с множественными наградами, они даже заспорили:
– Награды в санатории можно и не надевать, – доказывал Гончарук.
– Он их заслужил, поэтому, где хочет, там пусть и носит, – стоял на своем Талгат.
– Я вот с одним познакомился, у него и награды посерьезней будут, а он их не носит вообще, – он вспомнил старика Макарычева, но потом переключился на своего отца, – батя у меня в сорок первом ушел на фронт, а через полгода вернулся без руки и с осколком в животе. Ему в шестьдесят пятом первую медаль дали, юбилейную. До сих пор простить себе не могу, как после школы уехал, так даже ни разу и не поговорили по душам, то военное училище, то служба, бывало в отпуск приедешь на неделю, полчаса посидишь и бегом по друзьям да по подружкам. А то бывало и по два года не приезжал. Так он и умер без меня, боялся от службы меня оторвать, не вызывал.
Они вернулись к себе в комнату, выпили немного вина.
– А я своего отца не помню, – начал рассказывать Талгат, – забрали его в сорок третьем, а в сорок пятом извещение пришло «пропал без вести», потом месяца через три, после Победы уже похоронка пришла, что пал смертью храбрых и посмертно награжден Орденом Славы. Я, Саша, запомнил другого человека, на всю свою жизнь запомнил.
