И вот дрогнула пехота, не выдержала, побежала, и тут же десятки танковых пулеметов ударили ей в спину, выкашивая своими огненными струями все, что хоть немного возвышалось над землей: человеческие тела, кустарники, высокую траву.
– Ложись, ложись, – почти шепотом говорил, вытирая слезы, лейтенант Магазинщиков, который стоял рядом с Лехой. – Ну что же вы, братцы! Нельзя бежать, никак нельзя!
Немцы ударили не в лоб, относительно передовой линии, а, как и сказал генералу Ермолаеву Бабыня, вкось, слева направо. И теперь танки шли параллельно позиции их полка, пока далеко, километрах в трех, но они шли клином, и этот клин расширялся. Скоро он дойдет и до них, пятнадцатая, двадцатая шеренга обязательно подставит свои грязные пятнистые бока с белыми крестами, и тогда они посчитаются за всех, за тех, кто там внизу, за живых и за мертвых. А пока они просто стояли и ждали, не в силах, что-либо изменить. Леха Макар почувствовал солоноватый привкус во рту – кровь, он прикусил губу. Ярость клокотала у него внутри, страха смерти не было, было желание убивать, пожить бы еще день, полдня, хотя бы час, чтобы уничтожить еще одну мразь, еще одну нечисть, которая как саранча ползет, отнимая их с таким трудом завоеванные километры, отодвигая тот день, о котором все они мечтают.
– Хорошо хоть без пехоты идут, – сказал Шурка-Шухрат, – у наших там больше шансов выжить!
Меж тем, там, внизу, время от времени отмечаясь вспышкой пламени и черным дымом, стреляли наши пушки. Находясь среди танков, в полном окружении, они дрались до последнего, были видны подбитые немецкие машины. Но в этой лавине это выглядело мизером. Далеко впереди, справа из-за леска показались наши тридцатьчетверки, старые с маленькими башнями и семидесятишестимиллиметровыми пушками.
– Куда, куда вы лезете, – с черным, как земля лицом, зарычал Бабыня. Он понимал, что такая тридцатьчетверка не могла нанести этим танкам ущерб более чем за четыреста метров. «Королевские тигры» начали расстреливать наши танки как на полигоне, как в тире, не останавливаясь, с ходу, с расстояния в два километра. Вот уже десять тридцатьчетверок горело. Двадцать. Уцелевшие начали отходить, а немцы все били и били по уже горящим танкам, разнося их башни и корпуса в куски бесформенного железа. Меж тем разрастающийся танковый клин начал достигать зоны поражения пушек батареи, и по полку прошла команда:
– К бою!
– Батарея к бою, – вторил ему Бабыня.
– Орудие к бою, – кричал Леха Макар.
