Впрочем, на войне шальных снарядов или мин не бывало. Вот, к примеру, устанавливают артиллеристы батарею минометную или дальнобойную и ждут приказа открыть огонь. Приказ этот может поступить завтра, а может через неделю или того больше. При этом орудия должны быть пристреляны по площадям, и если на эту площадь зайдут танки или много живой силы, они бах…, и с первого залпа все это превратят в пыль и дым. Пристрелять нужно так, чтобы себя не обнаружить, вот они за весь день один-два снаряда выпустят, а за ними десятки глаз с биноклями наблюдают, как он ляжет и куда, под каким углом. Так что шальным этот снаряд бывает для несведущего человека или ленивого наблюдателя.
Если бы не смерть Фисенко, этот снаряд тоже списали бы в шальные, а так наблюдателям хвоста накрутили. Они стали внимательней и на следующий день засекли дальнобойную батарею врага. Дальше дело авиации: полетели, обнаружили, сравняли с землей. Так что начальник особого отдела дивизии подполковник Фисенко очень, очень много жизней солдатских спас, за что и был посмертно награжден Орденом Отечественной войны первой степени. Заряжающий Буратино тогда зло пошутил:
– Он же за орденом сюда ехал, орден и получил.
Бабыня одернул:
– Не злобствуй, погиб все ж таки человек.
– Этот человек два месяца назад за малым тебя к стенке не поставил, если бы Крестный не вмешался. Крестным после того, как Леха Макар пересказал на батарее тот разговор слово в слово, стали называть полковника Ермолаева.
Старик Макарычев вдруг поднял голову и широко по-детски улыбнулся, глаза его наполнились теплом, исходящим откуда-то изнутри, из глубины. Такое поведение опять привело Гончарука в недоумение, старик казался блаженным, ничего веселого он ведь не говорил, потом немного успокоил себя и продолжил:
– Там хорошие врачи, вас обследуют, подлечат если нужно.
– А я не больной, – впервые подал голос Макарычев.
– Ничего, там белые чистые простыни, хорошее питание.
«Белые простыни…» И вновь память ухватила старика железными клещами и потащила, потянула через водовороты событий и бросила на госпитальную койку, туда, где Леха Макар в марте сорок пятого лежал забинтованный с головы до ног. То, что он выжил один из всей батареи, он не знал. Кто он такой тоже не знали в госпитале. В его карточке значилось: «Доставлен пробивающимися из окружения бойцами штрафного батальона. Передняя часть гимнастерки отсутствует, документов нет».
Когда-то давно, еще в детстве, Лешка любил бегать к деду Харитону, который пас коней в ночь. Они пекли картошку на костре. Дед был старым сибирским казаком, он рассказывал восьмилетнему Лешке о своих походах, о том, как «бил супостата на дальних рубежах». Потом он укладывал внука на свой старый пропахший дымом и лошадьми ватник:
