– Отвечайте, Макарычев! Почему вы покинули боевую позицию? – задал вопрос Фисенко.
– Товарищ подполковник, – начал, было, Леха, но Фисенко его грубо прервал
– Я вам не товарищ, Гитлер вам товарищ, потому что вы трус и паникер! Ясно? Обращайтесь ко мне гражданин подполковник!
– Ясно, гражданин подполковник.
– Не ясно, а так точно, – взорвался Фисенко, потом, немного успокоившись, продолжал, – передо мной показания рядового Балтабоева Шухрата, который поясняет, что огневую позицию вы – весь расчет противотанкового орудия, покинули по приказу старшего сержанта Бабыни. Так, я вас спрашиваю?
«А вот тут хрен тебе, товарищ дорогой, чтоб Шурка на Бабыню, своего командира, показания дал, тут ты явно перегнул», – подумал Леха, а вслух сказал:
– Гражданин подполковник, ведь он же узбек, по-русски плохо понимает. Бабыня отправил его, меня, а также рядового Деревянко за снарядами.
– Ты из меня дурака-то не делай! – взорвался опять Фисенко, – под трибунал пойдете все!
В это время дверь в кабинет шумно раскрылась и вошел начальник артиллерии армии полковник Ермолаев, доли секунды оценив обстановку он громко произнес:
– Боец, свободен.
– Товарищ полковник, – привстал Фисенко, – я бы вас попросил…
– Свободен, я сказал! – и крепко так саданул рукой по столу.
Леха посмотрел на Фисенко, тот опустил глаза. Еще раз повторять было не нужно, и он пулей вылетел из кабинета, но не смог удержаться и метрах в трех от двери замер, вслушиваясь в каждое слово, доносящееся из кабинета, а там продолжался разговор на повышенных тонах.
– Товарищ полковник, извините, но я вам не подчиняюсь, – мягко возмутился Фисенко.
– А полк, бойцов которого ты пытаешься арестовать, не подчиняется вашей дивизии. Он входит в резерв армии, то есть подчиняется непосредственно мне, ясно!
– Но старший сержант Бабыня не выполнил приказ заместителя командира полка майора Гришина, – не унимался Фисенко.
– Глупый приказ! Гришин приказал пушки установить в чистом поле, еще и в низине, а Бабыня пушки замаскировал, подпустил танки максимально близко и в упор расстрелял. Да… Бабыня, он же поэт, композитор по части истребления танков, он с сорок первого года, с первого дня войны. К нему из соседних полков комбаты, майоры за опытом приезжают, – Ермолаев призадумался, – я его несколько раз пытался на офицерские курсы отправить, отказывается, говорит, что пока последнего фашиста не истребим, никуда не поедет. Вот поэтому у меня старший сержант взводом командует. За Курскую операцию взвод Бабыни восемнадцать танков сжег, из них восемь «пантер». А если бы он подчинился майору Гришину, который, кстати, и не является ему командиром, то через десять минут боя не только его взвода, а от всей батареи следа бы не осталось.
