До назначенного Гончаруком срока оставался один день. Документы были все оформлены должным образом. Работу свою участковый выполнил качественно, дела кандидатов на отправку в лечебно-трудовой профилакторий были прошиты и пронумерованы, кроме одного…
Иван Егорович, войдя на территорию парка, поймал себя на мысли, что ему очень не хочется вновь встретиться с дедом Балатоном. «Хоть бы его тут не было, – душу терзали сомнения, – зачем это ему, старику, нужно, а с другой стороны, ты, Жигалов, выполняешь приказ начальника милиции Гончарука, – Иван Егорович остановился даже. – Опять же, кто Гончарука подвел к этому решению? Ты и подвел! Ладно, будь что будет, – и пошел дальше». Старик Макарычев сидел на своем, полюбившемся ему за многие годы, месте. Было видно, что он уже изрядно выпил:
– Гражданин Макарычев, – начал было Иван Егорович.
– А, это ты, капитан, – грубо оборвал его Балатон, – давай, где подписать! «Что ж, видать судьба», – подумал участковый и начал составлять третий за месяц, роковой для Макарычева протокол.
Начальник милиции Александр Леонидович Гончарук, так же, как и Жигалов, любил свою работу, но любил он ее по-особенному. Ему нравились дисциплина, субординация, военная выправка. Он, собственно, и был из военных, закончил училище, дослужился до капитана в мотострелковой части, а потом медицинская комиссия признала его негодным к строевой службе, что-то с сердцем было не так, и партия направила его на службу в органы внутренних дел, вскоре он получил звание майора, а уже два года как ему присвоили подполковника милиции. От подчиненных он требовал исполнения Устава:
«Разрешите обратиться, разрешите идти, разрешите доложить»! Поначалу даже требовал, чтобы милиционеры честь друг другу отдавали, потом понял, что это перебор. Заступив на должность начальника милиции, Гончарук приказал отключить у себя в кабинете прямые телефоны, и с внешним миром, в отличии от простодушного Лопатина, он общался через дежурного и только через доклад.
Одет Гончарук был всегда с иголочки, хотя все в отделе ходили в брюках обычного покроя и ботинках или туфлях, начальник милиции круглый год надевал галифе и идеально начищенные хромовые сапоги. Всегда, до синевы на лице, выбрит и перетянут портупеей. Звездным часом подполковника был День советской милиции, когда на центральной площади, возле памятника Ленину, выстраивался весь отдел в парадной форме, все стояли по стойке «Смирно» перед ним, боясь пропустить хоть одно слово:
