– Дежурный, соедини меня с Домом пионеров! Выждав несколько секунд, продолжил: – Алло, Лариса Ивановна, здравствуйте! Начальник милиции Гончарук беспокоит. Вот сидим с капитаном Жигаловым, изучаем ваше заявление, вы пишите, что Макарычев, или как вы его называете Балатон, был пьян. А у вас есть взрослые свидетели? Не надо кричать, я понимаю, что трезвому человеку такое в голову не придет. Значит, свидетелей нет. Понятно. А теперь наберитесь мужества и скажите, какие слова произносили пионеры? Лариса Ивановна, это нужно для пользы дела, мы же с вами взрослые люди. Итак, я записываю. «Секеш», «Фехер», – выдержал паузу, подумал, – это какая-то абракадабра. Где тут нецензурная брань? Понял, понял! – и положил трубку.
– Сказала, если не примем меры, пойдет жаловаться в райком партии.
Гончарук встал и, сверкая до блеска начищенными сапогами, поскрипывая портупеей, прошелся по кабинету, подошел к столу, еще раз перечитал заявление:
– Пустышка, – открыв ящик стола, бросил бумагу туда.
– Слушай, капитан, а давай-ка, мы твоего Балатона отправим в лечебно-трудовой профилакторий, в ЛТП значит, там алкоголиков принудительно лечат?
Такого поворота событий Жигалов не ожидал:
– Старый он, под семьдесят уже, я в собесе узнавал, он пенсию получает как участник войны.
Начальника милиции эти слова нисколько не смутили:
– Лечиться никогда не поздно, а насчет участника войны ты характеристику возьми у этого, как его, Романца. Я думаю, он его охарактеризует как надо. И сделай официальный запрос в военкомат, на всякий случай, – подумав, добавил: После войны у нас, говорят, все тюрьмы фронтовиками забиты были.
– Есть! – ответил Жигалов. – Разрешите идти?
– Постой, – Гончарук достал какой-то документ, – вот разнарядка пришла, в рамках «сухого закона», к концу месяца надо отправить на излечение в ЛТП десять человек. Подключайся. Два раза пьяного встречаешь, составляешь протоколы, на третий под белы рученьки и поехали трудом лечиться. Режим содержания лагерный. Все понял?
– Так точно!
– Я тут твое личное дело смотрел, – продолжал Гончарук. – У тебя отличный опыт в таких делах есть. Все. Свободен.
Жигалов вышел в скверном настроении. «Опыт у тебя есть, – передразнил он начальника, – одно дело уголовщину на место определить, в лагеря, и совсем другое мужиков, работяг за пьянку в те же лагеря отправить».
Что поделать, служба есть служба, и Иван Егорович начал работать. Протоколы, объяснения, показания. Старался в списки свои вносить людей возрастом постарше, которым в его понимании терять было уже нечего. Молодых тоже оформлял, но откладывал в отдельную папку, ведь после ЛТП человека на хорошую работу не возьмут. Это как «черная метка», алкоголик, даже излечившийся, никому не нужен. Поступая так, участковый думал, что он дает людям шанс, возможность исправиться. А старому выпивохе Балатону он, Жигалов Иван Егорович, такого шанса не даст. В сумке у него уже лежат два протокола за его нахождение в нетрезвом виде в общественном месте. Причем подписал их старик Макарычев, не читая, не проронив ни слова, как бы даже безучастно, вроде дело касалось не его – Алексея Егоровича Макарычева, а кого-то другого, совершенно незнакомого ему человека.
