– Что ж ты делаешь, идиот? – взорвался Жигалов, но когда заметил, что Гроссмейстер-Анашкин плачет, спросил: Он тебя бил что ли?
– Он меня даже пальцем не коснулся, – всхлипывая произнес шахматист, – он мне просто показал, что я никто, что я ноль полнейший. Одну партию в растяжку, причем на протяжении всей партии я был уверен, что я выигрываю, а он потом – бац и все – мат! Потом предложил блиц, быстрые шахматы, значит. И пять партий меня как щенка мордой в лужу тыкал, а потом встал и ушел.
Анашкин допил остаток водки.
– А бутылку он не взял твою, Иван Егорович. Сказал, чтоб я выпил, вот я и пью.
Через неделю к Жигалову пришла жена Анашкина и сказала, что тот уже неделю пьет, на работу не ходит, и просила отменить «спецзадание». Беседу с шахматистом участковый, конечно, провел, пить тот бросил, но и к шахматам, как он утверждал, больше в жизни не притронется.
– Я на них, Иван Егорович, смотреть не могу!
Перестроился Анашкин быстро. За казенные же деньги купил несколько пневматических винтовок и начал открывать стрелковые секции и кружки. Видимо, работать физически ему было противопоказано на генном уровне.
А что же старик Макарычев? Продолжал сидеть в парке, иногда с шахматами, иногда без них, то исчезал на месяц, то снова появлялся. Зимой он коротал вечера во множественных в то время кочегарках. Можно было встретить его на вокзале или в доме колхозника. А как только пригревало солнышко, он вот он тут как тут – в парке на скамье.
Сильно не любил Макарычева участковый Жигалов: «Вроде бы не преступник же он, да и не сильно шумный, хоть и часто пьяным бывает». И нелюбовь эта не давала покоя, как зубная боль, то проходила, то обострялась. А все от того, что Балатон этот не боялся, не уважал, как все остальные, а наоборот, всем своим видом показывал презрение к нему, к Жигалову. А ведь это его земля, он здесь хозяин.
Бывало едет участковый на своем мотоцикле, а впереди пьяные мужики маячат, увидят его и в кусты прячутся. «Уважают, – думает Иван Егорович, и делает вид, что не заметил, – или другой попадается на мелочевке, – прости Иван Егорович, больше не повторится, – он и прощает, построжится для виду, – а этот нет, он не то чтобы поздороваться первым, он даже головы не повернет, даже не смотрит в твою сторону, а ведь это все на людях». Жигалов ловил себя на мысли, что он боится этого старика, боится потому что за столько лет так ничего и не удалось о нем выяснить. Кто он? Откуда? Родственников нет, друзей тоже, одни собутыльники да партнеры по шахматам, которые о нем ничего не знали. Делать запрос в архив МВД, вроде бы не было весомых причин, в военкомате Жигалову сухо ответили:
