И они понеслись к морю в непостижимой жажде найти укрытие. Мимо зиккурата, на который будто набросили паутину песка огненных шаров, летающих по небу наравне с созвездиями. В похолодевшей воде всполохами расцветали линии разгоряченного от их ступней песка. На горизонте проносилось перевернутое небо моря с облепившим его пухом облаков. И вмятины гор, повторяющие текстуру юбок женщин.
Быть может, сотни поколений назад далекие их предки, задушив любопытством ужас неизведанного, бросились в эти воды на шатком плоту. И добрались до неведомых земель, где люди специально насекали себе на лицах шрамы и впрыскивали в них краску… Невообразимое допущение разнообразия дерзких измышлений. А, быть может, все было вовсе не так воодушевляюще, и неведомые края заселили изгнанники, не нашедшие прибежища в родном крае.
Какой-то человек неподалеку радостно растопырил руки в сторону воды, будто призывая смерть к берегу бушующего моря. В небе расцветами вспыхивали огромные шары, отсветами бегущие по белеющим волнам. Шары эти вгрызались в монументальный камень прибрежной застройки и разрывали его вдребезги. В развалинах ревом бродили стоны.
В пучину глубины отходила большая ладья с пурпурными парусами. На палубе зоркая Амина разглядела Ою, недовольно кривящуюся от зрелища простолюдинов, накрепко запирающих двери в амбары в хаосе небесных явлений. За ее спиной бледный Галла с ужасом взирал на крушение мира, который никогда не доставлял ему пронизывающего наслаждения. Быть может, потому что Галла, выросший в роскоши с заготовками образов мышления, не был наделен ни всепобеждающей жизненной силой, ни истовым восхищением перед неотвратимой бездной бытия. Галла без отца чувствовал беспомощность и сбитость дальнейшей дороги. В душе он ликовал, насколько умел, что Арвиум выиграл и занял место, которое внушало Галле ужас беспомощности и незнания. Когда Оя почти тащила на судно полуживого Галлу, он, вместо того, чтобы пугаться и вопить, смеялся, за что мать в итоге отвесила ему затрещину. Этана с какой-то нечеловеческой тоской смотрел на них обоих, удаляющихся под когтистый рокот стихии.
– Путь умрут все! Зато уничтожится все, что меня раздражает! – кричал Галла в каком-то экстазе воплощения давних страхов, сплетенных с надеждами и маячащим отпущением.
Он зачарованно, с какой-то животной ненасытностью наблюдал за свистопляской на берегу. А Оя вцепилась в его тощие плечи, будто всерьез опасаясь, что ее последний сын сиганет в сгущенную пену черничного моря.
