Арвиум не терпел тех, кто видел его в моменты слабости. А таковыми он теперь расценивал едва ли не всех. Он не мучился и не додумывал что-то свое к белым пятнам в полноводных, но не лишенных шероховатостей сферах уставов Сиппара – сферы эти были ему весьма на руку.
Арвиума резануло то, что так часто тошнотворно саднило теперь. Иранна… Безвольная прекрасная бабочка, которая громче всех голосила о своем выдуманном влиянии на остальных. Обладай она амбициями, еще поборолась бы за трон и честь. Он вздохнул… хотелось бы спасти ее и ее будущих детей. Поразительное свойство женских тел, так и не понятый им обожествляемый механизм. Арвиум верил, что соблазнение Иранны нанесет Галле незаживающую рану. Рисовал в воображении, как кидает опозоренную принцессу брату в ноги. Да и жаль было отдавать ее Галле, он ведь ни черта не смыслил в физической любви и даже не пытался залатать эту оплошность. Если бы только Арвиум мог предугадывать будущее… Что удовлетворения содеянное ему не принесет. Но он же раскаялся… И не должен более мучить себя тем, что не воротишь.
Хатаниш исподлобья смотрела на его разнузданные перемещения по комнате перед принятием воды.
– Наследниками Уммы будут ваши с Аминой дочери? – спросила она почти невозмутимо.
Арвиум отвечал неохотно.
– Не думаю, что девочкам стоит давать это право. Скорее, наши сыновья.
– А что же будет с нашим сыном?
– Я не забуду о нем.
– А обо мне?
Арвиум не отвечал. Он только посмотрел на ее налитые обидой и слезами глаза. Такие восхитительные и такие неинтересные… Он с самого начала не понимал, о чем толковать с ней наедине. Раны сделали его бесчувственным к горестям других. Сколько раз было больно ему, отчего не может быть больно прочим?
– Ты устала. Отдохни. Эти мысли завтра не будут внушать тебе подобные чувства. Сегодня у меня важная ночь, и я отдохну тоже.
Хатаниш ясно помнила, как рожала, пока он раненый валялся без сознания, а на помощь никто, сосредоточенный на военачальнике, и не подумал позвать. Все внимание дворца было приковано к нему. Рожала одна, твердо зная, что не доживет до конца дня – кости ее будто ломались одна за другой. А Арвиуму, когда он очнулся и взял на руки уже обмытого сына, невдомек были ее нечеловеческие мучения, он посчитал это обыденностью. Как прекрасно, что ее тело будто отторгло первого ребенка, словно в довершение отношения к его отцу. Единственное, что оно могло сделать поперек. Как странно, что, будучи девочкой, Хатаниш с трепетом слушала рассказы о сословии рожениц и хотела примкнуть к нему, подобно матери, не видя иного расклада для собственной семьи, слишком далеко простиравшейся от сильных мира сего.
