Властительница скорбела о муже, но скребущая, неразличимая обида на него не ушла, ровно как и страх, что ее выгонят или сошлют обратно в Сиппар. В отличие от царских советников, рожденных в аристократических семьях и убежденных в своей тотальной неприкосновенности и потому безнаказанности, она каждый, даже самый мирный день, была готова к удару со спины. Скорбь и отмщение сплелись в ее душе вместе с искренней кручиной по Сину, многолетнему другу, отпершему перед ней столько дверей. Переполнившись им за этот отрезок жизни, она парадоксально скучала по нему, даже когда он еще был в одних с ней покоях и утопал в своих раздумьях.
Оя научилась уживаться с непростым характером Сина. За последний год в приступе гнева он мог заставить обеспеченного землевладельца отдать все имущество в царскую казну. Оя чувствовала, как из надежды горожан он постепенно обращается в опасного чудака, к счастью, слишком благодушного, чтобы обратиться в настоящего тирана, но вполне способного задавить народ растущей сумасбродностью. Народ застыл в преддверии вопиющих запретов во избежание критики правления и поборов на все, кроме воздуха. Жрицы уже готовились опоить его ядом, Оя чувствовала это весьма отчетливо. Лахама ждала лишь малейшего повода. И дождалась ведь… Зловонная догадка о причастности Лахамы к убийству мужа довершала спектр эмоций Ои в тот вечер.
Оя с содроганием припомнила удушающие события, спровоцировавшие ее побег в Умму. Отец Арвиума, еще более необузданный, чем сын, которого тот никогда не видел, был влиятельной фигурой на политической арене Сиппара. Семья Ои насильно выталкивала ее замуж за него. Отчего она вынуждена оказалась расплачиваться за озлобленность своих соплеменников? И Арвиум хочет установить те порядки здесь, на земле не безоговорочной, но куда более распластанной свободы. Арвиум, который первый бы пострадал как дитя ненамеренной блудницы, не вывези она его на своей спине.
«Как мне это обрыдло…», – внутренне простонала Оя. «К чему привилегии власти, раз чувствуешь себя так паршиво?»
Син многое делал за нее, оставляя ей терпкое заблуждение, что она сильна… А теперь придется все делать самой, да еще и вразумлять Галлу, которому постыл трон и копошения вокруг него, который рвется в жрецы, но получает лишь насмешки Лахамы. Не перенося изнеженность богатых жен, Оя и сама отчасти поддалась на безмятежность этой обманчивой защищенности. Была ли она частью ее натуры или просочилась от того, что эта дорога была наиболее доступна и легка?
