Иранна, будто силясь не сболтнуть лишнего, без улыбки распрощалась с неназванным женихом. За ее спиной, излучая знакомый всем девицам двора хищнический взгляд, скалился почти выздоровевший от многочисленных ран Арвиум, недобро взирая на названного брата и, против обыкновения, ничего не говоря. Иранна понимала, как он алчет вскочить на коня и продемонстрировать свое мастерство военачальника, приструнив окрестные земли и загладив предыдущую неудачу. Чтобы город встречал его всплесками криков и цветами, брошенными под копыта скакунов. Но все внимание правящей семьи всецело было обращено на их сына, хотя прошлые годы медлительный Галла, способный отвечать на насмешки лишь ядовитыми обрывками фраз, был в тени выразительного Арвиума, который бравировал большими силой, быстротой и сообразительностью. Потенциал воспитанника царской четы впервые оказался не востребован, и он с каким-то потусторонним ужасом ощутил себя не у дел. Хотя прежде был убежден, что Оя благоволит ему, пусть исподволь, порой даже в обход Сина.
Галла не признавался сам себе, насколько бессильно завидует Арвиуму. Он пытался привлечь внимание к себе эксцентричными выходками вроде желания стать жрецом, которые лишь раздражали Сина, а Ою провоцировали на небрежную ласку. Оя жалела сына, убежденная, что его ранила история с Ташку, необычным мальчиком, не способным сладить со сверстниками (что мало его заботило). Младший сын до сих пор побаивался мать, которая, невзирая на свою несомненную нежность, никому не давала спуску, но так часто цепенела перед Сином, куда менее цельной натурой. Галле больно было смотреть, как порой ее здравомыслие тонуло в упертости отца, а она не могла пойти дальше заискивающих предложений. Хотя весь город считал ее если не своей главой, то уж точно потайным лидером, влияющим на ход дел посредством других.
Арвиум скрестился взглядом с Иранной. Его опалил ее убежденный в собственном всеведении непререкаемый взор насмешки. Она первая, невзирая на несомненное желание оказаться с ним в своем чертоге, приветствовала его низложение… Очередной воздушный образ юной девы, вслед за Аминой, оборотился в констатацию чужой жажды высокого положения. Тем сильнее хотелось заполучить их всех, забраться на самый верх человеческих конструкций и самому уже диктовать всем этим спесивицам, как им вести себя и с какой последовательностью раздеваться. Чтобы они, как в мифах Сиппара, годами смиренно ждали своих избранников несмотря ни на что и не смели предпочесть кого-то другого.
