– Сокрытое в женском теле зерно жизни – чужак, пьющий из нее соки и использующий ее для собственного развития. Не жалея ее, – вымолвила Лахама вдогонку изматывающему вечеру, пропитанному испарениями с поверхностей тела.
Амина, привыкшая не делать скоропалительные выводы, молчала. Она никогда не слышала ничего подобного.
– Сословие рожениц, освободив часть нас, попало в капкан, потому что общество, забыв их вклад, вдруг решило, что роженицы – содержанки богачей, хотя без них прервется сам наш род. Но никто не помнит об этом в яде своей мнимой исключительности и того, что все должны им, но никому не должны они сами. Женщин осуждают и за рождение детей, и за их отсутствие. Наше вымирание – вопрос времени.
– Арвиум говорил то же самое.
– Что же?
– Что мы вымрем.
– Но решение ситуации у него иное. Не помогать матерям, а лишить их тех крупиц защиты и подмоги, которые у них есть. Я уже не говорю о привилегиях.
Амина молчала, вспоминая изможденные лица многодетных матерей и их истошные крики вперемешку с плачем на улицах. А потом их скомканные похороны через сожжение у священной реки в присутствии жалких детей, хватающихся один за другого. Без плакальщиц, без роскошных погребений с элементами статуса, даже не под порогом их домов, как в незапамятные времена. На местах разветривания их праха затем устраивались оргии, чтобы почувствовать себя живыми в непосредственной пелене смерти.
– Ты не представляешь, чего мне стоило отстоять мое право быть жрицей, через сколько голов переступить. Заискивать, выворачивать, идти напролом. Однажды я перестала быть отстраненной девчонкой вроде тебя. Это приносит определенный кураж, но и стирает какую-то лучистую часть тебя. Стирает способность вдыхать закат, убежав на какой-нибудь склон подальше от суеты.
– Люди разнолики, многогранны, непредсказуемы и отвратительно уникальны… Я иду за их идеями и горестями. Но чем меньше взаимодействую с ними и слушаю их проказу, тем счастливее становлюсь, – отозвалась Амина, словно поняла то, что принадлежало лишь Лахаме. Возможно, она и поняла, но лишь ничтожную часть или самое зерно… Но как же впитать все отголоски, брожения и воспоминания, связанные с этими словами?
Сформировавшаяся в роскоши и уже забывшая себя прежнюю, Лахама непостижимым образом бредила идеями всеобщего равенства и облегчения человеческого труда, зароненными в нее невесть какими ветрами и совершенно не соответствующими образу ее жизни и благам, которые она без стеснения извлекала из существующего порядка.
