В отрочестве он больше задумывался о высоком, чем нынче. Нынче многоголосие каждого дня не провожало к этой роскоши. Арвиум с щемящим чувством странной ностальгии попытался вообразить, как возникла первая мысль в голове человека, чьи глаза были в тот момент устремлены к небу. Очищенное от мифов – квинтэссенции истории – общество, только создающее идеологию. Что было до? Амина со смешком пресекла бы эти измышления, заявив, что первая мысль, вероятно, возникла вовсе не в человеческом нутре, а в голове птицы, облетающей свои воздушные владения.
Амина… единственная живая душа. Противоположность сухости и даже злонравию Иранны. Странно, что, даже изобличая несовершенства мироздания, Амина сохраняла облик благонравия и какую-то неземную отстраненность от суеты насущного. Их долгие хождения по волокнам неясных ожиданий показались ему великой глупостью. В тот момент Арвиум уверовал, что они оказались опутаны непонятой, запретной страстью.
Он все брел домой, питаясь финиками с пальм, и вспоминалось ему древнее, как теперь казалось, но, может, лишь сотню лет насчитывающее предание об уставшем израненном солдате, из последних сил приникшем к благодатному берегу этих краев. Прибился он к дому неземной девы и без чувств свалился с коня у ручья. В Сиппаре Арвиуму поведали иной миф, который скрестился с впитанным сызмальства – о прекрасной королеве, которую утратил их народ. Утратил, когда кто-то набросил на женщину покрывало, и душа ее оказалась погребена под толщей ткани. Жители Сиппара, рассудив полезность такого исхода, тем не менее тосковали по утраченной силе своих матерей, создав образ Озерной девы из края лесов за высохшими горами. Скрывшаяся от пут Озерная дева, живущая в гармонии, когда-нибудь позволит странствующему путнику навек осесть в своем краю прозрачной воды и так же рухнуть к подножию вековых кипарисов. Или же он вытянет ее наружу за скользкую ладонь и позволит оглядеть изменившийся мир, более милостивый к ней теперь.
И как вдруг стало насущно воротиться к Амине, пешком или на хромающем коне… Воротиться и упасть рядом с ручьем ее обиталища подобно мифическому герою давних странствий. Чтобы она, простоволосая, перевязала его раны и оставила в своей постели. В ореоле голубого и золотого, пронзенного солнцем, как ее волосы, она бы вручила ему венок за состязание и нарекла своим суженным. Но она же божья невеста… все это замерзшее время Арвиум пытался отогнать от себя запах горящего человеческого мяса, который было не вымыть из ноздрей.
