– Как же я не смотрю, смотрю!
– Ксенечка! – ведь правда, он поднимается после того, как я сдавил его сверху в лепёшку?
– Дарья Филимоновна! Ну, Дашенька! Что же вы отвернулись и прижали к лицу полотенце? Вы, совершенно не смотрите…
– Я плачу, Афанасий Матвеич. У меня слёзы сами текут. Я не могу смотреть и не могу их остановить.
– Дашенька, Ксенечка! Смотрите – он принял прежнюю форму. Его не отличить с рядом стоящими, его братьями. Они совершенно одной высоты, хотя на текалачи не надавливали и не сплющивали! Вы видите!
Афанасий Матвеич никак не мог успокоится, он продолжал повторять одно и тоже, и жестикулировать.
– Да видим же, видим! Чего вы так разволновались из-за этого вставания, – чуть грубовато, потому что такой был у неё голос, проговорила Дора Карповна.
– Да потому, Дорушка, волнуюсь, что вкус и у других калачей есть и у Муромкого и у Московского, а вот подниматься и стать как прежде только саратовский может.Он же из наших местных зёрен рождённый. Вот, вот. Хорошее слово нашлось применительно к нашему калачу – рождённый. Именно рождённый, а не испечённый. В этом слове больше божественности и неотмирности… Ай, да мы, ай да белотурка, ай да Саратов…
– Ксюша! Накапайте Афанасию Матвеичу валерьяночки, пусть выпьет. Иначе с ним может беда приключится, – попросила Дора Карповна. – Разве так можно волноваться…
– Я не волнуюсь, Дора Карповна. Это не волнение. Я просто вскипаю изнутри. Такая удача. Вы знаете, Дарья Филимоновна. – Я ведь ещё раньше предполагал, что первый и второй сорт отличаются не только мелкотой помола, а вот явного тому подтверждения не было. И вот калач подтвердил.
Это должно было произойти. Боже! Как я счастлив… Надо скорее доложить управляющему, а он уж доложит в Москву самому Дмитрию Ивановичу. Какая радость. Дарья Филимоновна! Я вас необыкновенно люблю. Будьте со мной всегда.
– Как-то вы непонятно выражаетесь, Вертягин. – Подняв брови, произнесла Дарья Филимоновна.
– Как это непонятно? Дарьюшка-а-а. Всегда – это значит на всю жизнь.
– Опять как-то двусмысленно? Мы и так с вами, бок обок, работаем.
– Не в том смысле, Дарунюшка…
– Да что тут непонятного. – Встряла Дора Карповна. – Афанасий Матвеич в экстазе нахлынувших чувств, сказал вам то, чего никак не мог решится, сказать раньше. Я то, старая, всё видела и вижу. Он питает к вам чувства.
– Вы что, делаете мне предложение, – спросила, улыбаясь, Дарья Филимоновна.
– Вот именно, Дарунюшка, предложение, – проговорил Афанасий Матвеич решительно. – Именно так и бесповоротно.
