— А признайся честно, ждала, наверно, что вернется? — безжалостно спросила миссис Фетли.
— Ждала, еще как ждала. Иду по тем улицам, где мы с ним гуляли, так будто камни под ногами стонут.
— Да, — вздохнула миссис Фетли, — оно больно бьет, хуже не бывает. И это все?
— Нет, не все. Поверишь или нет, только самое странное тут и началось.
— Что ж не поверить. Сдается мне, теперь-то тебе врать смысла нет?
— Верно, нет... Господи, как я в ту весну намучилась, злому врагу не пожелаю. Послал мне господь в наказание муки адовы. Да еще в придачу: в жизни у меня голова не болела, а тут — прямо раскалывается. Ну скажи на милость, у меня — и голова болит! Одно спасибо, так, бывало, прихватит, что и тоску заглушит...
— Э-э, ее не заглушишь. Она, как зуб, и тянет, и дергает, а надо терпеть, пока свое не отболит, не онемеет. А пройдет время — вроде ничего и не было.
— Как же ничего! На мою долю теперь до самой смерти хватит. А все через девчонку вышло, через Софи. Поденщица у нас была, миссис Эллис, придет и дочку с собой приводит. Худущая, глазастая, локти торчат, в брюхе пусто — я все ее подкормить норовила. Вообще я ее особо не замечала, а уж когда с Гарри так обернулось — и подавно. А она по мне просто с ума сходила — знаешь, у девочек так бывает, когда у них начинается. Знай ластится, а прогнать духу не хватает... Вот раз как-то — зима уж на исходе была — присылает ее мать к нам попросить, что от обеда осталось. Заходит она в кухню, а у меня как раз голова страшно болела — в глазах темно, передником лоб закрутила и сижу. Цыкнула я на нее, а она: «Подумаешь, голова болит. Да я вас мигом вылечу». Я кричу: «Отойди от меня!», потому что терпеть не могу, когда мне виски растирают. «Не бойтесь, говорит, не трону я вас», — и за дверь. И что ты думаешь, десяти минут не прошло, отпустило меня, как рукой сняло. Ну, я обратно за работу взялась. Смотрю, входит моя Софи и сразу на кресло забирается, тихохонько, как мышка. Глазенки провалились, лицо перекошенное. «Что за напасть, спрашиваю, что стряслось?» — «Ничего, отвечает, просто теперь она у меня заместо вас болит». Я не поняла: «Кто болит?» — «Да голова. Я вашу болезнь на себя перевела», — а голосок хриплый, губы пересохли. «Глупости, говорю, голова у меня сама прошла, пока ты бегала. Лежи спокойно, я тебе чайку заварю». — «Мне, отвечает, легче не будет. Подождать нужно, пока ваше время не выйдет. Долго у вас голова не проходит?» — «Хватит ерунду молоть, говорю, а то сейчас доктора позову». Думаю, уж не корь ли у нее начинается. А она мне: «Ах, миссис Эшкрофт, до чего ж я вас люблю!» — и ручонки свои худые ко мне тянет. Растаяла я, взяла ее на руки, приголубила. «А у вас взаправду все прошло?» — спрашивает. «Взаправду, взаправду, отвечаю, и коли это ты для меня постаралась, большое тебе спасибо». — «Конечно, я, — шепчет и щекой о мою щеку трется. — Я одна этот секрет и знаю, больше никто! » И рассказывает, что бегала за меня просить, в этот самый Дом Чудес...
