– А мне открыток оставил со странными афоризмами. Наверняка сам сочинял.
– Да, на него похоже…
– Фигурку покажешь?
– Покажу. Привези открытки?
Пришлось лезть в тумбочку и искать пакет с открытками.
Приехал к Таньке, едим пирог – как будто про всех нас пирог, – пили дурманяще сладкий чай и рассматриваем открытки. Фигурку она мне, кстати, показала – фарфор словно светился изнутри, балерина томно прикрыла глаза, застывший миг… Меня от нее бросило в дрожь.
– Смотри! – говорит Танька. – «Обратной дороги нет, есть всполохи света, они ледяные на ощупь». Как странно....
– Где, покажи? – схватил открытку, точно зная – не было такой надписи там. И картинки такой не было: белая чайка над морем. Там же только города и страны!…
– А вот еще, – Танька вытащила наугад оранжевую картонку. – «Солнце похоже на апельсин, сок течет по губам, обжигает, как самый дорогой коньяк». Что это?
– Я… не видел раньше этих открыток! – и тут уже пугаюсь.
Раскладываем открытки на полу, как огромный паззл.
– Как думаешь, долго он их писал? – спрашивает Танька. С пузом неудобно ползать по полу, но она справляется.
– Мне кажется, долго. Тут на открытках год стоит, вот эта самая старая – десять лет назад…
На открытке значится: «Будешь танцевать или стоять на месте – ноги все равно сломаются, но выбор за тобой».
– Ничего не понимаю. Какой-то бред…
– Или не бред, – пожимаю плечами. – Я думаю, это личный дневник. Просто мы ж о ком говорим? Ты представляешь его с какой-нибудь разлинованной записной книжкой?
Танька смеется.
– Да, – говорит. – Для личного дневника самое то.
Мы ползаем по полу, читаем вслух особо понравившиеся цитаты.
– «Вишневые сигареты делают из вишневого сада. Дым ушедших времен вкусный», – читает Танька.
– «Видел цветы каштана?» – вторю ей я.
– «Жаль, что пчелы жалят без жалости», – со слезами на глазах смеется она.
– «Молочно-белый снег на подоконнике не тает уже месяц, как и я»…
Это, несомненно, он: в бессвязных на первый взгляд строчках огромный смысл, пласты его, который мы просто не можем впустить в себя. Потому что, кажется, если я открою сердце и попытаюсь вместить в свою кислую скукоженную душонку весь его исчезающий, плавящийся, бесконечный как лента Мебиуса мир, то взорвусь. Танька думает так же: вижу по глазам. Она прижимает очередную открытку к груди и боится.
– Сколько их тут?
– Больше сотни. Я не считал.
Мы оставляет ковер из открыток в комнате и идем на кухню. В коридоре Танька снова начинает плакать, я обнимаю ее, целую бритый висок, хотя никогда не умел всех этих нежностей. На секунду мне кажется, что узкая ладонь ложится мне на спину. Танька вздрагивает и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я понимаю без слов: она тоже это почувствовала.
