20 ноября. День двадцать девятый.
– Добрый день, дорогой Клод!
В кадре появилась Дора с простодушной улыбкой.
– Мы договорились с Лемом, что сегодня я отдохну, прежде чем… черт…
Она сморщила брови на переносице и открыла пошире окно съемки с камеры, которую они повесили напротив двери. Ее бровь снова дрогнула. Лицо отражало испуг и злость одновременно. Картинка погасла.
Через полчаса съемка возобновилась.
Дора уже была одета в костюм химзащиты, только без шлема и перчаток. Она стала торопливо пояснять:
– Она снова там стоит. Лария. Мы ведь так и не поняли, по какой закономерности она там появляется, так что придется действовать сейчас. Вот Лем купил костюмы. Ей богу, выглядит словно погружение. Это могли быть и водолазные костюмы. Сходим с ума, как умеем. Потому что лично я не знаю, что придумать. Все эти меры ради самоуспокоения. А что взять на разговор с мертвым? Оружие, как берут в фильмах? Пакет соли? Нам с Лемом показалось, что надо подстраховаться, если нас начнет затаскивать внутрь. Может, это не остановит старение, но хотя бы замедлит. И вот. Альпинистское снаряжение, веревка. Привяжем себя за пояс и закрепим на стене гостиной.
Было заметно, что Дору бьет легкая дрожь, и жесты дерганные. Она приблизилась к столу, взяла в одну руку два листка, показала их камере – на них шел список вопросов к Ларии.
Далее она стала настраивать передачу изображения с камеры основного коридора на компьютер, чтобы сразу сохранялось на облако.
Теперь было видно только Ларию – в длинном подпоясанном бесцветном платье старого фасона, с широкими рукавами, сужающимися к запястьям. Ее поза лучше всего характеризовалась, как ожидающая, словно она сама стоит в очереди в окошко какой-нибудь кассы. Но пространство и время вели себя иначе на границе двери, и Лария выглядела на экране более тусклой, затемненной, замедленной.
Спустя бесконечное количество секунд на экране появились два человека в спецодежде: Дора и Лем. Они медленно подходили, ползли, уперевшись спинами в стену, пока не остановились напротив Ларии. На ее лице растянулась улыбка.
– Здравствуй, Дора, – послышалось в динамике камеры. Голос звучал также, как и ранее при записи голосов мертвых: будто бы из-за стены, через подушку или ватное одеяло в дождливую погоду. Дора не успела заметить, как Лария открыла рот. Ее сердце пропустило удар. Но вот Лария его открывает, и снова это всё произносит беззвучно. Тут до Доры дошло, что звук и движение рассинхронизированы.
