Пошёл гравиевой дорожкой на кирпичную трубу, едва проступавшую на фоне беззвёздного неба.
Навстречу затопотало, взвизгнуло. Тёмная, пахнущая фиалкой тень, подскочила, повисла на шее, предано уткнулась холодным носом в щёку.
– Уже думала – вы не придёте! – радостно защебетала Аня.
– Тише! – подхватил девочку, осторожно поставил на гравий. – Услышат.
– Все разошлись. Я следила. Сторож даже калитку замкнул.
– Ты не ушла?
– Мы же договорились! – решительно сказала Аня. – Я бы вас хоть до утра ждала.
– Задержался…
– Так и думала. У вас столько забот. Я всегда вас буду ждать.
Девочка опять потянулась, пробуя обнять меня за шею. Я увернулся.
– Пошли.
– В наш сарай?
– Какой – наш?
– Там, где вы меня раздевали.
– Я тебя раздевал?!
– Ну, вы говорили, чтобы я разделась.
– Я говорил, чтобы ты сняла мокрую одежду, потому что могла заболеть…
Взял Аню за руку. Мы прошли за котельную, затем повернули (по дневной памяти, почти ощупью) на тропинку меж делянок юных натуралистов, за школьный сад, к хозяйственным воротам.
Гном тревожно заворчал: вот как Аня понимает наше приключение, как преподносит. Подумать только – раздевал! Чувствую, добром мои провожания не кончатся.
Но… она настоящая, верная («Желанная!» – подсказал Демон, тут же одернутый Пьеро), пахнет фиалками, любит меня искренне, без разрешения. Так могут любить лишь дети, а ещё в ранней юности, не растоптанной взрослой подлостью. И я хочу променять это чувство, прослыть хорошим парнем среди корыстных, продажных, разочарованных лицемеров, ненавидящих ближнего лишь за то, что он посмел нарушить их, такие же лицемерные, правила.
– А вам Мария Ивановна нравиться? – спросила Аня, когда мы подошли к воротам.
– Учительница химии?
– Да. Вы так ласково с нею говорили на дискотеке.
– Ты ревнуешь?
– Нисколечки, – сказала Аня. – Просто, она вам не подходит.
– Почему? – удивился я, не отпуская тёплую ладошку. Ревнует – по голосу слышу. Но Ане бояться нечего – Химичка ей не соперница.
– Она не красивая.
– А кто подходит?
– Никто не подходит, – решительно сказала Аня. – Потому, что вы – мой!
Вот уж…
Почувствовал, как заливаюсь колючей робостью. Гном, было, насупился (я – лишь свой!), но тёплой волной окутало сердце, до слёз умиляя влюблённого Пьеро, и даже Демона, который обратился осязанием, впитывал тепло девичьей ладошки, запотевшей в моей руке.
Ладошку отпустил. Подошёл к воротам, отыскал калитку. Та оказалась закручена тугой ржавой проволокой. Принялся на ощупь разматывать. Уже когда налапал концы и оставалось раскрутить пару петель, рука скользнула, острый излом полоснул по большому пальцу.
