Лишь за полночь распаковал сумку. Испачканные вещи, не вынимая из пакета, сунул в тумбочку – чтобы мать не обнаружила. Сам постираю. Знала бы она, горемычная, чем её сын – родная кровиночка – на сессии в общежитии занимался. И, не с хорошей девушкой Майей, а истасканной замужней тёткой. Как стыдно! А мама же ведьма, значит – ведает. Да ещё, если правда, что мертвые родственники с Небесных Чертогов следят, видят наши поступки, даже мысли знают, то впору провалиться, но уже не к мышам – прямиком в преисподнюю.
Книг не раскладывал – не до оргий. Когда молился перед сном, поднял глаза к иконе Спасителя. Тот поглядел на меня с интересом, чуть заметно улыбнулся дедовой улыбкой. Всё-то они знают, наши мертвые.
Конец ноября 1991. Городок
С утра пошёл в отдел образования, к председателю. Выслушал очередную проповедь о своей глупости, а также предостережения не шутить с политикой в ТАКОЕ сложное время. Получил направление в Городецкую среднюю школу №1 на должность учителя истории. Из уважения к Борису Антоновичу – напомнил председатель.
В новой школе директор предупредил, что мне доверят лишь средние классы: Древняя история, Средние века, немножко Новой. Преподавание Новейшей, а особенно Истории Украины, запрещено во избежание ненужных эксцессов. Как потом стало известно, мне также категорически не рекомендовали заниматься воспитательной работой.
Притирка в новом коллективе прошла буднично. Особо в друзья ко мне не набивались и в душу не лезли. Многих учителей я и раньше знал, встречался на совместных собраниях. К тому же, все слышали о недавнем пионерском марше, что вызывало праведное негодование поборников независимости.
Но особо новых коллег занимали слухи о моих позапрошлогодних отношениях с Аней и её мамой, которые просочились неведомыми путями и стали достоянием любопытных. Из пятых уст, по секрету, мне тоже донесли те слухи, только походили они, скорее, на мифы с большой долей авторского домысла.
Таким образом, в новой школе я слыл личностью одиозной, подверженной симпатиям к пинаемому Совку и всяческим девиациям. Меня не любили и побаивались, особенно национально-сознательные, которых, после упрёка комсомольским значком на лацкане (не ради идеи – назло буржуям!), я послал в светлое незалежное будущее, сопроводив цепучим взглядом – как дед учил. Доброжелатели донесли маме, значок пришлось снять и два дня выслушивать справедливые нарекания на дурную голову, но ещё больше – на недопустимость «моих штучек» по пустякам.
