– Принимайте пополнение, – представила меня Мирося. – Отличник и гордость группы – Эльдар! Вместо Сергея Аркадьевича.
– Знаем мы этого заучку! – заметила Елена Павловна.
– Пусть молодая кровь вольётся в наши вены, – одобрительно улыбнулась Вера Ильинична. – А где Серега?
– Уехал – семейные дела, – сообщил Завуч, обернулся ко мне. – Молодёжи не нужно отрываться от коллектива.
Максим Петрович с напускной строгостью посмотрел на меня, затем улыбнулся, хлопнул по плечу:
– Пошли, Эльдар, выпьем за окончание сессии.
Я уже, было, хотел сослаться на неотложные дела. Но как представил, что нужно к Майе переться, наставления слушать. Да на трезвую голову! А тут есть уважительная причина не ехать – сессия сдана. Посижу со старичками, озабочусь их проблемами, может свои не такими страшными покажутся.
Мы направились в полуподвальное кафе, половину столиков которого обсели заочники из параллельных групп. Заказали бутылку водки и легкую закуску – дорого нынче шиковать на учительские деньги. Но это лишь прелюдия, – заключил Сашка-Моток, крадучись достал из портфеля ещё две поллитровки.
Сначала выпили за отсутствие хвостов, после – за советских педагогов, затем – за вільну Україну, затем – за прекрасных дам!
Теплой волной накатила благодать. Жизнь удалась! Я любил этих чудных людей, моих коллег. Я гордился высоким званием учителя и причастности к богоизбранной касте! Я уже хотел Независимости, после которой, наконец-то, мы заживём как люди: пойдут своими маршрутами отмененные троллейбусы, уберут мусор из тротуаров, а я смогу купить на учительскую зарплату НОВЫЕ ЗИМНИЕ ботинки, которые не протекают.
После пятой рюмки компания разбилась на пары. Шептались Зауч с Леной. Сашка с Верой на брудершафт пробовали выпить. А я с Мирославой Ивановной за жизнь рассуждал: о некомплектности сельских школ, мизерной зарплате, возможном распаде СССР, которого желали западенцы.
Мирося заглядывала в глаза, норовила прижаться ко мне да погладить колено в порыве возмущения тяжкой учительской долей. Демон довольно посапывал – ему было хорошо.
Мне тоже по сердцу было наше единство и не хотелось уходить, а подвыпившая учительница с растрепанной причёской, морщинками возле глаз, в заношенном платье, вбирала в себя вселенское женское начало, превращалась в единственный объект вожделения.
Когда выпили и съели заказанное, а Сашка-Молоток предложил перенести застолье из кафешки в общежитие, я особо не упирался. Вернее – не упирался совсем, поскольку пьяненько подумывал, как бы развить душевную дружбу с Мирославой Ивановной до логического, в таких случаях, продолжения.
