Она подошла к остановке и погладила кончиками пальцев пока ещё белого кролика. Мимо прогрохотал служебный трамвай. С неба ему ответил гром. Она села на стальную лавочку. Лавочка оказалась горячей и шершавой, словно язык больного. Она посмотрела в серое небо, ожидая, желая, что вот прямо сейчас упадут первые большие капли, превращая асфальт в пятнистую шкуру хищного зверя. Небо продолжало бесплодно клокотать.
Она встала, ощущая, как отдирается от скамейки и прилипает к ягодицам ткань, и пошла дальше. Рельсы заложили поворот и начали плавный спуск. Внизу, по левую руку, дымил Сантехлит, впереди через трамвайные пути мостом перешагивала железнодорожная ветка.
Сквозь заросли она продралась к насыпи. Одни рельсы сменились другими. Мысли, отчаянно ищущие выход, продолжали гнать её вперёд.
Она шла между успокаивающе-ржавых рельс. Шпалы заросли густой травой, и если бы не блестящие пятна свежего мазута, ветка казалась бы совсем заброшенной.
Она шла вперед, и с каждой оставленной за спиной шпалой из расплава мыслей выкристаллизовывался главный вопрос: «Стоит ли обращаться к врачам?».
– «Придти к доброму дяде психиатру и рассказать ему всё: о голосах, о человеке, меняющем внешность, о глазах. О глазах особенно».
Железнодорожная ветка вошла в дикую тополиную рощу. Деревья подступили к рельсам.
– «Придти и рассказать. Добрый доктор пропишет лекарства, и никто ни о чём не узнает. Добрый-добрый доктор. А если больница и палата с вечно открытой дверью?».
Густые кроны деревьев поглотили крохи света сумевшие прорваться сквозь толстый слой облаков. Она шла между ржавых рельс в тёмно-сером липком сумраке. Где-то наверху медленно и лениво проворчал гром. Девушка подняла глаза и увидела чёрные силуэты высоких, не менее двадцати метров, столбов с двумя перекладинами. Пара столбов стояла по бокам рельс. Остальные терялись в тополиной роще. Пунктирная линия столбов наводила на мысли о гигантской проволочной ограде под напряжением. Она представила орды зомби, штурмующие переплетение стальных тросов. Искры, вой, запах паленого мяса… Из глубины рощи раздался смех. Она ускорила шаг.
– «Добрый доктор… Палата… Посещения родственниками. Брезгливые взгляды. Деланное сочувствие».
Роща кончилась. Справа потянулись огороды и частные дома.
– «Постановка на учет. Клеймо на всю жизнь. Бумажка на спину „пни меня“».
Между огородами и железнодорожной веткой, на ничейной земле, безнаказанно росли свалки. В них гнило всё от бытовой техники и мебели до банальных картофельных очистков. Свалки росли, сливались и жили своей, ведомой только им, жизнью.
