– Проклятый?
– А на каком ещё плакать? Но я не дошла. Точно, мост!
– Куда ты? Тут дороги нет.
– На этой улице архив. Тут я ориентируюсь с закрытыми глазами.
Они свернули у старого кирпичного здания. Новые бронзовые часы, которые библиотеке подарила крупная типография, гордо блестели в свете фонаря.
*
Дело не спорилось. Луна стала почти прозрачной, а Василиса не знала про своего врага ничего. Как будто это он был невидимым, а не она. У Соболиного моста люди больше не пропадали. Священник хватился своей беременной дочери, но оказалось, что она просто сбежала вместе с возлюбленным бардом.
– Я тоже когда-то был бардом.
После нескольких ложных следов Ивана потянуло на разговоры.
– Ты? Бардом? – от удивления Василиса зевнула.
– После войны не тянет на песни. Ты когда-нибудь пела по заказу призраков? А я пел.
– Жутко, должно быть.
– Есть немного. С тех пор терпеть не могу ни песни, ни призраков.
– Ну, извини.
– Ты бы отдохнула. Толку кружить над городом без плана?
– Мой план – увидеть и узнать. Как я увижу, если сижу сложа руки?
Василиса боялась усталости: она напоминала, что смерть наступает ей на пятки.
*
Василисе казалось, что она – уже и не она вовсе. Другой человек, с незнакомым характером и чувствами.
Прямо перед ней была дверь – плотная, дубовая, с резной ручкой-птицей. Тот, кто выставил Василису из дома, во сне был её отцом. Он говорил ужасные слова, которых прежняя Василиса испугалась бы. Но во сне она держалась невозмутимо. Зачем-то смотрела на отцовскую бороду – длинную, чёрную, с двумя седыми волосками. Девушку переполняла глухая, клокочущая злость.
Небо из голубого стало серым, а из серого – тёмно-синим. Вдалеке затрещали первые раскаты грома. Надвигалась гроза. Все дома, встречавшиеся ей на пути, были закрыты. Василиса долго колотила в ставни – никто не отзывался. Стучалась в одну дверь, другую, третью, потом зашла на постоялый двор. Денег с собой не было. За ночлег предложила бусы, такие переливающиеся, но хозяевам они не понравились.
Ветер пробирал до костей, и Василиса укрылась под мостом. Волны Соболихи упирались в острые носы её ботинок. Куда дальше? В реку? Тут к Василисе пришла чужая, твёрдая решимость: как будто она только что определилась с чем-то важным. Речная вода, которая от дождя должна была прибывать, отступила, открывая песчаное дно с водорослями и моллюсками.
Василиса проснулась на дне Соболихи, вся перепачканная глиной. Петухи кричали о новом дне, бус из кошачьего глаза при ней не было. Она снова была собой.
