Улучив момент, Марк в полголоса спросил свою спутницу, как же все-таки ее зовут: Ника или Нюкта?
– Фани зовет меня Нюкта. Ты зовешь Ника, – услышал он в ответ. – Ребята – кто как.
– Ну а ты сама? Ты думаешь о себе как о Нике или о Нюкте?
– Я думаю о себе как о себе, – засмеялась девушка. – Но если я думаю о себе и о Фани, я думаю о себе как о Нюкте, а если о нас с тобой, то как о Нике…
Марк задумался. Было ли это и вправду так важно? Пожалуй, гораздо более важным показалось ему другое: что это за «мы» было у них с Никой, и откуда оно взялось? Но это был вопрос, на который, как он понял, никто не даст ему ответа – если ему и суждено это узнать, он должен вспомнить это сам.
Ближе к ночи вернулась Серафима. Хрупкая девушка-подросток в коротком темно-синем платьице и с почти белыми вьющимися волосами, которые так шли ее имени. Ее глаза показались Марку огромными, но такими, будто бы она очень долго всматривалась во что-то чрезвычайно холодное, так долго, что сами ее глаза тоже замерзли. Где она была, где странствовала, она не сказала, но никто и не настаивал.
Время близилось к полуночи, и Марку надо было уходить. Ника молча проводила его до выхода из сквера и, прощаясь, спросила, придет ли он к ним опять. Марк пообещал обязательно снова прийти.
Я поинтересовалась, как на моем месте сделала бы почти любая другая женщина, а как встретила его Зоя. Марк ответил, что, как ему показалось, Зоя была больше удивлена, чем недовольна. Он попытался, как смог, пересказать ей то, что с ним приключилось этим вечером, хотя, по его мнению, рассказ ему явно не удался. Егор уже спал. Они посидели на веранде, посмотрели на звезды, такие знакомые и привычные, и пошли спать.
Следующий день Марк провел с семьей также, как и все предыдущие дни их отпуска, а ближе к вечеру снова пошел в тот сквер. Сквер был пуст. То есть там прогуливались какие-то другие люди, но никого из ребят, с которыми он вчера познакомился, там не было. Он сказал, что ему не с чем сравнить то отчаяние, которое тогда его охватило. Ну или почти не с чем, добавил он вдруг каким-то обесцветившимся голосом. Как будто бы ему приоткрыли дверь, за которой он должен был найти что-то особенно важное, но эта дверь тут же захлопнулась и стала неотличима от камня стены – даже раньше, чем он понял, что же это такое – то, что он потерял.
У входа в сквер показалась Ника. «Привет», – сказала она, улыбнувшись. Чувствуя внезапное и, быть может, даже ничем не заслуженное облегчение, он признался, что испугался, что больше их не увидит. Ника сказала, что сегодня они пошли на чердак, она приходила сюда пару раз за ним, но его не было. И здорово, что он все-таки пришел.
