Фани открыла лежавший на земле рюкзак и предложила перекусить.
Марк спросил, откуда они. Как откуда? – отозвался Севастьян. Откуда и все. При этом Марку показалось, что Севастьян имеет в виду вовсе не анатомическое родство происхождения всех людей, а что-то совсем иное. Марк сказал, что это-то понятно (хотя это было далеко не совсем понятно), а ему интересно, откуда они приехали сюда. Вот он, например, из Москвы. Фани нахмурилась, отчего Марку стало даже как-то неловко. Он признался, что знает, как многие относятся к Москве, но, несмотря ни на что, это красивый город, где много очень хороших людей. Фани покачала головой, как будто бы он не понимал простых вещей. А он видел небо своего города сверху? Ей доводилось. После этого ей стало очень нехорошо, и она старается больше над ним не летать. Да, там хорошие люди и много чего еще хорошего. Но каким же грязным они сделали свое небо, зло закончила она.
Марк решил, что будет лучше сменить тему, и поинтересовался, что же именно он должен вспомнить. Фани вздохнула и покачала головой. Это нельзя рассказать, получатся просто слова и слова. Это надо именно вспомнить. Если об этом ему скажет кто-то другой, Марк окажется втиснут в чужие воспоминания и, даже припомнив что-то сам, припомнит это на чужой лад. Как таитянок Гогена, предположил Марк. Фани озадаченно переглянулась с Никой, но ничего не сказала. «Еще хуже, – сощурившись, проговорила Милана, – если ты так сживешься с чужими словами, что в какой-то момент примешь их за собственные воспоминания». Марк кивнул. Такой ответ все же лучше никакого. А почему пропало солнце? Там, когда он выглянул из-за облачного покрова. Ведь только что был день, и солнце должно было быть на своем месте. Виталий раскрыл книгу и показал Марку закладку из плотной бумаги, как раз вырезанную в виде стилизованного солнца с одним очень длинным лучиком. Оно не пропало, пояснил Виталий, оно осталось тем, чем было всегда, – звездой среди других звезд. Солнце кажется нам единственным только на нашем небе. Чуть позже Марк вспомнил, как изменилась Ника во время их путешествия, как ее длинные темно-каштановые волосы вдруг стали короткими, волнистыми и светлыми. Он спросил, не померещилось ли ему. Фани улыбнулась и с нежностью провела ладонью по волосам своей подруги. Нет, не померещилось. У Нюкты бывает, сказала она. Приближение ко второму небу меняет нас самым неожиданным образом. Часто это видят и окружающие. Анатолия спросила Марка, чем и как он живет, он принялся было рассказывать – про Зою, Егора, про работу и про их отпуск, – но почти сразу заметил, что все, что он говорит, кажется им каким-то несущественным, не имеющим никакого отношения ни к ним, ни к тому, что, по их убеждению, его с ними роднит. Это был вопрос, заданный, скорее, просто из вежливости, и слушали они его тоже из вежливости.
