Ни через пятнадцать, ни через двадцать минут папа не вернулся.
Через тридцать мама, выглянувшая от беспокойства в окно на кухне, закричала.
Через тридцать одну подбежавшая к тому же окну Лара, застыв, смотрела на лежавшее в десяти шагах от парадной тело в мартовском талом, грязно-красном снегу. В луже света слепяще-яркого уличного фонаря.
С третьего этажа было хорошо видно, что изо рта у папы вытекает кровь.
На перроне было не протолкнуться. Пассажиры с чемоданами и сумками в едином порыве неслись к выходу, безразличные к тому, что бежать незачем: у дверей Московского вокзала уже успело образоваться столпотворение. Лара, свободная от багажа, одна из последних покинула поезд и быстрым шагом лавировала среди людей, кутаясь в пальто.
Ранним утром в Москве было теплее и светлее, чем сейчас в Петербурге. Небо хмурилось, под ногами смешивался снег с дождем, ветер царапал лицо. На Невском поток пешеходов узнаваемо двигался по схеме броуновского движения. Московской упорядоченности в Петербурге вообще мало кто придерживался: торопишься — сам огибай зигзагом зевак, туристов и тех, кто пересекает тротуар по диагонали, или петляет, как заяц в лесу.
Лара после десяти лет жизни в Москве, где, казалось, даже туристы пугливо идут строго по своей стороне тротуара, не мешая спешащим людям спокойно их обогнать, почувствовала себя чужой и немного ошарашенной. Потому что, вот он, ее Петербург. С первой минуты сносит собой с ног. Воздух этот, знакомый и безрадостный — для нее уже навсегда только безрадостный. Пробирающий до мелкой дрожи в теле.
Стараясь оградиться от воспоминаний, она приезжала редко. Последний раз была пять лет назад — на пятнадцатую годовщину смерти отца. Также загодя, тайно, чтобы не пересечься у могилы с матерью или родственниками. Потому что ее горе — оно только ее.
Утверждение, что горе объединяет, заставляет семью сплотиться, недругов сложить мечи и копи, — сладкая иллюзия из трогательных фильмов. В действительности горе доламывает то, что треснуло, разобщает, отдаляет людей друг от друга, заставляя каждого заползти в собственную нору.
Вот и они с матерью — каждая сама за себя. Мать Ларе очень доступно объяснила, что у нее права тосковать и жаловаться на судьбу нет. И ничего такого для нее лично не случилось. Прямо как во «Врагах» Чехова — там тоже оба героя посчитали, что потеря другого не так трагична, как тот себе представляет, и чужие стенания воспринимали как личное оскорбление.
