.
Караульные и человек десять — двенадцать армейских свидетелей, как персоны не столь важные, получили распоряжение дождаться того, что официально именовалось «вечерней прохладой», а потом отправляться обратно в лагерь. Все они собрались на одной из глубоких, выложенных красным кирпичом веранд перед пустыми камерами предварительного заключения и поздравили Ортериса, который держался со скромным достоинством.
Я отослал свой доклад в контору и присоединился к ним. Глядя, как прокурор едет домой подкрепиться, Ортерис сказал:
— Мясник плешивый. Не нравится он мне. Но вот собака у него есть, колли... отличная собака! Я как раз в Марри собираюсь на той неделе. За такую собаку где хочешь пятнадцать рупий дадут.
— Пожертвуй их на храм, — сказал Теренс, расстегивая ремень; он целых три часа простоял в карауле — навытяжку, да притом в шлеме.
— Еще чего! — весело сказал Ортерис. — С господа причитается на ремонт казармы второй роты. А ты, Теренс, совсем дошел, я вижу.
— Да уж я не молоденький, чего там. Сперва в карауле торчишь, ног под собой не чуешь, потом, — он презрительно хмыкнул, оглядывая кирпичную веранду, — на камнях сидишь.
— Погодите, я принесу подушки из коляски, — сказал я.
— Ну прямо праздник у нас сегодня, — заметил Ортерис. Теренс медленно и осторожно опустился на кожаные подушки и вежливо сказал:
— Дай вам бог всегда сидеть на мягком и всегда иметь чем поделиться с другом. А вам-то не нужна подушка? Ох, хорошо. Приятно вытянуться. Дай-ка мне трубку, Стенли. Та-ак... Ну вот, еще один отправился к чертям собачьим из-за бабы. Сколько раз я караульным в суде стоял — раз сорок или пятьдесят, — а все привыкнуть не могу. Ненавижу я это дело.
— Если не ошибаюсь, вы стояли у Лоссона, у Ланси, у Дюгарда и у Стебинза, — сказал я.
— Верно, а до этих были десятки других, — он устало улыбнулся. — Но только для них же было бы лучше помереть до суда. Рэйнза сейчас в тюрьме небось переодевают; придет он в себя немного и тоже поймет, что лучше было бы сразу на тот свет. Ему бы надо было бабу пристрелить, а потом себя, и дело с концом. А теперь и баба живая осталась — к Дине в то воскресенье приходила чай пить, — и сам тоже живой. Одному Маки повезло.
— Жарко ему, наверно, сейчас... там, куда он попал, — вставил я, поскольку мне было кое-что известно о достижениях покойного капрала.
— Точно, — заметил Теренс, сплевывая через перила веранды. — Но это только легкий марш против того, что ему досталось бы тут, если б он выжил.
