С опытом пришло понимание, что жажду быть важнее соседей голодный человек в трудные времена вполне может применить себе на пользу. Если будет внимателен. Я как обычно гулял по вечерним улицам, то там, то сям пробуя бесплатные маленькие угощения. Не все, не подряд, каждое третье. А то и реже. Улыбался, кивал мужчинам и девушкам, держателям ресторанчиков и уличных кухонек, поощряя, но не обнадеживая. И никогда не благодаря.
Мы обменивались: они мне скудную пищу, я им иллюзию, что кому-то важно, чем они занимаются. Еда за апплодисменты. Но если их не выйдет убедить, что именно этот рис или рагу порадовали меня куда больше соседского, я провалю свою часть нашей негласной сделки. И пробные кусочки мигом уплывут от меня куда подальше. Все любят, когда их хотят. Никому нет дела до тех, кто пришел только из нужды. Так что мне, как мошеннику, приходилось притворяться, что дело вовсе не в нужде. Что я высоко ценю предложенное.
Это будоражило.
Я мог спокойно сидеть в Нове Место, с едой, водой и в тепле. Вместо этого торчал тут сам по себе, наслаждался острым металлическим привкусом неизвестности и совершенно не знал, как дальше жить. Впитывал последние мгновения перед откровением. Эта Джулия Перейиз, хоть и клялась, что у нее есть нужная мне информация, легко могла оказаться мошенницей и просто нажиться на моем доверии. А могла сделать так, что из Саградо я увезу тайну. К которой стремился много лет.
Мертвые альпинисты, люди, предлагающие на перекрестках еду, группы, зазывающие прийти и потанцевать под их музыку, мой хозяин со своей жуткой румбой, я. Все мы бьемся с одной и той же пустотой, а Гектор Прима сиреной воспевает нашу тоску.
Минул день, настал другой. Каждый новый час казался дольше предыдущего. И каждый нес все больше обещания. Потянулся вечер второго дня, и предвкушение засбоило, зашаталось и потемнело. Я лежал на чужой раскладушке, боялся уснуть и пропустить Джулию Перейиз или каких-то доверенных от нее. Никто не пришел.
Наутро третьего дня я проснулся со смешанным чувством стыда и раскаяния. Я уговаривал себя, что она может еще явиться и пытался не чувствовать унижения. Продержался почти час прежде чем взорвался от ярости.
Я шагал по улице прочь из дома и ощущал на себе взоры всего Саградо. Незнакомец без видимой цели слонялся по их городу пять дней, а сейчас кипел гневом. В уже полузнакомых лицах вспыхивали подозрения. Старуха из винного погребка смотрела на меня, скрестив руки, и качала головой. Девчонка, что вчера вечером предлагала попробовать бобовый суп ее папаши, скакала за мной вприпрыжку и смеялась над моим отчаянием. Сегодня я значил для них уже не то, что вчера. Потом из-за этого придется голодать, но меня покинула всякая мысль о «потом».
