Елочки-иголочки, чудеса под Новый год | страница 22
– Ребят, вы откуда? – просто спросили из русской толпы.
– Латвия, – ответили мнимые русские с характерным акцентом.
– А что у вас оливье-то нечеловеческое? – неизвестный глас продолжал допрос.
– Почему? – недопоняли латыши и достали мобильники, сверяясь с рецептом.
Толпа обогнула лесорубов-латышей, тоже вперившись в экраны, где чёрным по-латышскому значились ингредиенты «Оливье» без колбасы, но с раковыми шейками.
– Так это раковые шейки были, – шепнул Мишка на ухо рядом стоящему Павлу, – а мне жена говорит: майонез тухлый.
Павел вылетел из зала пулей, держа рот руками, но его никто не осуждал. Все понимали, природные позывы – вещь не предсказуемая. Однако друзья только укрепились в правильном своём хитром ходе отсадить заразного подальше.
Отсмеявшись до слёз и хрипоты и, почувствовав, что похудел ещё на полкило, Павел вернулся в праздничный зал, где уже всё устроилось. Оливье без колбасы, но с раками, не как в Майями, простили братскому славянскому народу, страдавшему в советское время без советских деликатесов, потому сующего в рецепт подножий корм. То есть морских гадов Прибалтики.
Латыши, весёлые и радостные, проводившие с русскими старый год, отправились на кухню, но обещали к Новому году выйти, так как обслуживание питанием заканчивалось. Десерты и напитки уже оставались за официантами.
– Мужики, приходите! Конечно! Ну что вы там тухнуть будете? – приглашали друзья новых знакомых из Прибалтики.
– Комедия, конечно, – говорил Артур друзьям, – с другой стороны, какая на фиг разница, в желудке всё равно всё перемешается?! – и стукнул свою дородную даму по дородной пятой точке.
– Вот именно! – задорно ответила женщина, и счастливые они отправились к своему столу. Зеваки разошлись по своим местам тоже без претензий к меню.
–Как есть, так есть. Мы же заранее знали, что едем не за едой. Вкусно поесть мы или дома или в Майями можем, – пельмешками наводила справедливость высокая девушка.
Однако когда подали горячее, голодные с русской равнины стали ковровой бомбардировкой, то есть интенсивными и непрерывными взглядами, обстреливать другой конец зала, где ели утку под желудями в красном вине и рульку под квашеной капусткой, томлёной в баварском пиве.
У Павла, отужинавшего тремя тарелками овсянки и допившего бутыль с испанским зельем Антонины, стало сводить под ребрами. Сил смеяться уже не было.
– Тебе, наверное, скучно? Все пьют, едят, веселятся, а ты…? – спросил подошедший друг Антон, больше глядя на тарелки французов, чем на Павла, за которого как будто волновался, что даже покинул родной стан, явно подбитый засланным казачком на шпионаж.