— Чую, беда идет, господин! — на ходу выпалила Горбатая. — Уходить надо…
— Еще только идет? Плохо чуешь! — кхонас зашелся грубым каркающим смехом.
Не старый еще человек, совсем недавно могучий, он теперь чувствовал себя развалиной — так Суларика подкосили эти несколько холодных ночей. Смех вышел под стать: совсем не подобающий грозному правителю, воину и хозяину.
— Очнись, колдунья! Оглянись! Мою твердыню, небось, уже снегом завалило! Холодина такая, как будто с Морглокхом поцеловался. А ты говоришь, беда еще только идет?
— Уходить надо, — продолжала вещать Горбатая Колдунья, слова кхонаса, как будто не услышав, — в горы, в пещеры. Там оно нас… там трудней всего достать будет.
— Да ты совсем рехнулась, Горбатая! — вскричал Суларик, но, закашлявшись, продолжил уже тише. — Бежать предлагаешь? Как зайцу лесному, охотниками загнанному? Вместо того чтоб сражаться? Никогда мои предки не бросали родной дом, в страхе улепетывая. И я их не опозорю! Какая бы ни была беда…
Да, стыдно было убегать, сдавая твердыню неведомому врагу. Но не меньший стыд кхонас чувствовал оттого, что — редкий случай — не сказал всей правды. Не признался, что наконец-то худо-бедно начал согреваться перед очагом. Разгорелся он на славу, зря Суларик парнишку бранил. Да и ветер притих вроде. Так что выходить на холод кхонасу не улыбалось.
— Такая беда, что ни мечом не пронзить, ни стрелой, — все пыталась увещевать правителя Горбатая Колдунья, — себя не жалеешь, господин, так хоть людей своих пожалей…
Закончить она не успела, как не успел и Суларик — ответить. Последние слова колдуньи потонули во внезапном грохоте. Стены твердыни кхонаса дрогнули, сверху посыпался мелкий мусор. Кто-то вскрикнул испуганно в одной из соседних комнат.
— Это еще что такое? — недовольно вопрошал кхонас, на эти мгновения вернувший себе твердость голоса.
А про себя надеялся, что это гром, какой бывает в грозу. Точнее — что Отец-Небо сжалился-таки над Матерью-Землей, унял свой гнев, воплотившийся в снежную бурю. И решил отметить примирение обоюдной страстью.
— Беда… — коротко и словно бы виновато произнесла Горбатая Колдунья.
Естественно, такой ответ Суларика удовлетворить не мог. Повторив свой вопрос еще громче, кхонас закашлялся. Но все равно никто не прибежал и даже не отозвался на его вопрошающий возглас.
Так, не дождавшись ответа, Суларик решил выяснить сам.
«В конце концов, какого Морглокха, — думал он со злостью, поднимаясь с топчана и запахивая шубу, — просто сидеть и ждать, можно и сгнить совсем, что пень трухлявый. Хозяин я здесь или не хозяин? А если хозяин, то первый должен знать, что и как!»
