Вот, собственно, и все.
Темнота обступила Месье со всех сторон. Он неподвижно сидел на стуле, запрокинув голову, взгляд его тонул в бездне неба, думы устремлялись к изгибу горизонта. Он дышал ровно и мысленно обнимал ночь, всю, насколько хватало памяти вселенной, до самого свечения в основании небес. Так он достиг высшей безмятежности духа, голова его полностью очистилась от мыслей, а сам его мозг стал миром - потому что он так пожелал.
Да. Чего уж тут церемониться.
Посидев еще, Месье озяб, странно, очень странно, подумал он и решился встать; подняв воротник пиджака, он задумчиво побрел назад, волоча сквозь ночь свой стул. Дойдя до люка, он брезгливо опустился на колени, другого выхода не было, и медленно погрузил стул в отверстие. Удостоверившись, что тот стал на пол четырьмя ножками, Месье, опершись руками о край люка, развернулся и заскользил в пустоту, пока не коснулся ногами стула. Затем он закрыл крышку над головой, отряхнул рукава и заново перевязал галстук.
Когда после вечеринки у Дюбуа-Лакуров Месье провожал Анну Брукхардт на стоянку такси, он воображал, шагая с ней по пустынным улочкам, как за разговором вынет руку из кармана, глянет отстраненно на свою ладонь, продолжит естественным образом ее движение и небрежно подхватит спутницу под руку при переходе через дорогу. Они шли рядом, и Месье украдкой озирался, чтобы не пропустить подходящую для перехода улицу. Таковой не попалось, а Анна между тем, поднявшись на цыпочки, остановила такси с непринужденностью, которой он мог только позавидовать.
Месье спустился в квартиру, позвонил Анне Брукхардт и пригласил ее поужинать с ним.
Прямо сейчас.
Над площадью Одеон струился ночной свет. От своей встречи с Анной месяц тому назад Месье до боли отчетливо сохранил в памяти именно это - свет над площадью Одеон. Огни светофоров переключались через равные промежутки времени, и все вокруг изменялось. Витрины магазинов прятались за железными ставнями, кинотеатры не работали. Месье стоял посередине площади; в боковую улочку удалялся какой-то мужчина, какая-то парочка пересекала площадь по переходу. Было часа два ночи, может, три, Анна Брукхардт только что уехала на такси.
Она не смогла освободиться в тот же вечер, но назавтра ужин состоялся. Они договорились встретиться в баре большого отеля. Месье приехал раньше и, сидя в широком мягком кресле, разглядывал немногочисленных посетителей, одинаково бледных в тусклом свете зала. Уютное местечко. Солидные мужчины пили аперитив, поклевывали оливки и арахис. Одни читали газеты, другие, те, что были с дамами, сидели молча и чинно. Еще один, перед тем как отпить глоток, обводил взглядом зал. За стойкой бара на стереопроигрывателе медленно вращалась пластинка, и звучал тихо-тихо концерт для флейты и арфы.
