* * *
И ее губы коснулись моей шеи.
И ее зубы вонзились в мою обмякшую плоть.
Кровь заструилась по венам, она пила,
жизнь мою мерила глотками.
Тело стало легче самой маленькой древесной феи.
Душа, только она боролась, командовала, что нужно плыть.
Я умирал, в который раз,
но раньше я к смерти подбирался короткими шагами.
Безжизненно ослаб, но всё же я смог дотронуться рукой до ее волос,
Мягкие, но прочные, словно паучья паутина; она остановилась
Вкушать мой жизненный красный сок; разомкнула укус.
И отстранилась, и я увидел вокруг ее рта множество кровавых полос.
Но какой же невинный взгляд, тихая ундина; Анетт вернулась.
Я ощутил во рту металлический соленый вкус.
Душа моя на мгновение минут, вышла и вновь вернулась.
Должно быть, упал я набок, и лодка покачнулась, затрепетали волны.
Венецианское каноэ тут же перевернулось, оказались мы в воде.
Утопая, жизнь во мне от боли очнулась.
Воздух испарялся вместе с кровью,
они становились частью озера, давящего больше тонны.
Страх возмездия плыл повсюду и везде.
Я умирал, будто, но смерти не было, не пришло утопленника время.
Я видел лишь ее, русалку, рядом,
словно ребенка с нежной искренней наивною улыбкой.
Она утопала в бездне словно бремя,
и вскоре скрылась нимфа в темноте глубин.
Я знал, оттуда не выплыть, знал, даже не меря.
Не умирал. Почему?
ведь мое существование делалось для других лишь пыткой.
Тогда, собрав все силы, устремился вверх, легче всех перин.
Несколько движений; вдох; сразу закружилась голова, а тело онемело.
От нехватки кислорода, точно посинело; но я казался жив.
Ангел смерти не явился, жаль, значит, я недостоин, видеть свет.
Выплыв, направился к далекой суше,
но не обратно, туда, где за лесом светлело.
Но не мог осмыслить, понять, почему, она остановилась,
чуть было не убив?
Что за монстр ты, Анетт?!
Мозаика сложилась в искусный барельеф.
Старик безумен, но оказался прав, она, она убийца.
В своем доме пригрел я кобру в облике милейшей дамы.
Усомниться в фактах я не посмел,
Но в горле, словно сверлила острая с ядом спица.
Укусила змея, от клыков кровоточили глубокие на шее раны.
В забвении, лишь отрывки, сошел на влажный несчастный берег.
Дотронулся до шеи, но крови нет,
неужели настолько сильно помутнел мой рассудок.
Что за чудеса, и им нет конца; не мешкая, побрел вперед.
Сырой до нитки, без здоровья и без денег.
Но с любовью в сердце и со шпагой; путь предстоял довольно зыбок.
И зная, что не продлится, ни мой, ни ее несчастный род.
* * *
Лес: темный, непроглядный, будто безмятежно спал.
