Любовь матери не коснулась его, как впрочем, и забота отца. Отчего его врожденно хладное сердце еще более охладевало, и только Хлоя пробуждала в нем человеческие чувства. Неизвестных родителей он не винил, более не искал мигающими глазками по комнате их незримое присутствие. В этом мире он один, совершенно один. Ведь он – никто.
Однако окружающие были иного мнения, ощущая в Аспиде некую потустороннюю угрозу, словно тот обладает тем, чего нет у них, дар его не от мира сего, а они привыкли верить земле под ногами и всему что на ней растет. Их шеи затекли, их спины изогнулись, а Аспид взирает на людей сверху вниз, а тем страстно хочется взглянуть на неведомую птицу, но каждое поднятие глаз от земли дается с болью, с превеликим преодолением. Посему сей чадо всячески интриговали, задирали, провоцировали, проверяя на уступчивость и внутреннюю силу стержня, часто словом, реже деяниями.
К следующему возрасту, Аспид подробно ведал обо всех слабых и сильных сторонах обитателей усадьбы.
Терновый куст сплетался возле них, навострив ядовитые шипы, алел розовыми цветами молодости, а они не замечали, как плетет он им терновые венки, кои возложит на чело каждого, кто осмелится противостоять его величью, его непреложной уникальности. Но Аспид был юн, и не понимал что тот венец, та корона уготована ему самому, люди изувечат его главу, но мыслью его, им не завладеть, им не завладеть его душой, от того они столь жестоки и злы, столь слабы. Аспид сменил кожу, сбросил старую, дабы облечься в новую змеиную ипостась. Но это уже иная история.
История четвертая. О забытом отроке и о безумном величье
Неприкрытая отчужденность, протестное восприятие действительности, самомнение и дерзновенное самолюбие, возвеличивание над прочими, с большим укоренением преобладали над разумом и сердцем мальчика. Беспринципность, бескорыстность и безупречность, вот три неизменных статуса его идеологии. Будучи невинным ребенком, Аспид прекрасно прозревал несовершенства людские. Его не интересовали игры, причуды и шалости молодости, иные формы бытности завладели времяпровождением юного мыслителя. Аспид чувствовал себя созданием вневременным и непространственным, вне тленных ценностей и вне суетливости. Он жил одними лишь глубинными разумениями и помыслы те носили странный, порою пугающий характер. Взрослые не замечали в нем особые оттенки гениальности, всплески одаренности, вовсе наоборот, его всегдашняя замкнутость являла сравнительное отношение с глупостью, дурновкусием, посему мальчика не трогали, не штурмовали его непреступное королевство одинокой души. Так поступают дети, когда кто-то не соглашается играть с ними, они просто-напросто перестают контактировать с тем недотрогой, дабы тот, познав вкус уединения, вскоре самолично начал молить о дружбе, но Аспид не поддавался на простецкие уловки. И он сохранял непогрешимость, непоколебимость дум, тщательно наблюдая из укромной засады своих светлеющих глаз, и никто не мог прочитать его душу по зерцалу очей, они ничего не выражали.
