в деле была! Как сквозь землю провалился после службы. Поп Василий забеспокоился, доложил о пропаже, вот тревогу и подняли. Землю роют, а найти не могут, вот чудеса Господни! Не вознёсся же он на небеса живым, как Илия или Енох?» И Лёха, вслед за Эдиком задрал голову в голубое, как глаза Хмурого, небо.
Рука была готова, когда солнце взошло над Шахтами, залив красноватым светом припорошённый снегом посёлок. Отец Алексей сидел на заднем крылечке церкви и курил, пуская вверх дым и пар, а рука расположилась рядом на ступеньке. Рядом лежал большой гвоздь.
Только что отец Алексей аккуратно, чтобы не расколоть руку, просверлил ладонь дрелью, диаметром чуть больше гвоздя. Оставалось только собрать фигуру на кресте, проверить ещё раз, как всё подходит друг ко другу. Затушил бычок, встал, потянулся навстречу солнцу, хрустнув всеми суставами, постоял так, блаженно щурясь и греясь теплыми уже мартовскими лучами, потом, прихватив руку и гвоздь, вернулся в зал, где стояли небольшие ящики, полные стружки, и на полу лежал большой крест. Стал извлекать из ящиков части тела, раскладывать их по местам – сведённые вместе ноги, щуплое тело в набедренной повязке (пальцы наткнулись на дырку в боку, дёрнулись), ещё руку, голову в терновом венце. Глаза были закрыты, но он знал, какого они цвета. Глядя на разобранную фигуру размером с ребёнка, он почему-то вспомнил слова Спасителя про отсечённую руку и ногу, а вслед за этим: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного». Бережно свёл все детали фигуры в пазы, взял гвоздь и молоток, примерился в трёх местах, надсверлил крест, вставил гвозди. Они вошли в древесину плотно. Потом разобрал фигуру, сложив всё обратно в ящики, похожие на маленькие гробы, прошептал: «Ничего, скоро уже Пасха…». Раз уж был тут, в пустом зале отслужил утреню, постоял на коленях перед алтарём, потом запер двери и пошёл домой: позвонила жена, позвала завтракать.
Чуда не случилось: Хмурого подстрелили на другой день в тайге, когда отправили на его поиски чуть ли не всех канских ментов и вояк. Всю зону перевернули вверх дном: искали подкоп или перелаз, хоть какую-то щёлочку, через которую мог наружу просочиться Хмурый, но ничего не нашли. Трясли пятый отряд, дёргали на допрос всех, а его, Гвоздя, на всякий случай определили на кичу, как самого близкого Хмурому человека, но он ничего не знал, сам был в ах@е от произошедшего, и его, наконец, отпустили, списав эти дни в зачёт срока. Отец Василий упросил хозяина отпеть Хмурого в церкви, тот разрешил, но чтоб без заключённых, и отец Василий согласился, отпел и освятил могилу на местном кладбище – у Хмурого не было никого из близких, некому его было забирать. Зону полихорадило ещё недели две, а потом всё встало на свои места, только зэки шептались, всё еще отыскивая «тайный ход», да Жора Енисейский хмыкнул, проходя мимо Гвоздя: «Красиво соскочил, прям хоть роман пиши».
