Их заливала кровь из рассечённого лба и брови. Машина лежала на боку, лобового стекла не было. Непроданная сковородка из багажника лежала у него на коленях. Он пошевелился. Грудь горела огнём, но было терпимо.
На фоне Эйфелевой башни
С айфона селфи за@#ашим,
А на @#я ж ещё нам наш вояж…
Удивительно, но магнитола играла. Хороший шнур у Василисы. И телефон тоже ничего. Он протянул руку к разбитому экрану, ткнул наугад. Визгливый голос умолк. Теперь двигатель. Он повернул ключ и заглушил машину. Наступила тишина. Будто он один. В космосе. И потерпел аварию. (Эй, Хьюстон, у нас проблемы – всплыло в его голове.)
«Народ! Как вы? Отзовитесь? Можете отстегнуться и открыть двери?»
Сзади застонал Крепыш: «М-м… башку ушиб. Тут ремней же нет. Катя, ты как?» – «Живая. Ногу только очень больно, зажало сиденьем. Может, перелом».
Замычала Василиса, затрясла головой, высыпая осколки лобового стекла, отозвались сзади стонами Теодор и Иван. Он нажал на кнопку отсёгивания ремня и развернулся, чтобы не упасть на Ваську, оглянулся назад: «А… где этот…Мобильный?» И, поняв всё, полез в выбитое, обдирая ладони. Кто-то выбивал ногами боковую дверь, кажется, Ваня-новичок, тянул из машины Теодора и Ваську. Он кинул ему: «Пусть кто-то позвонит ментам и в скорую, слышь, Иван?» и помчался к насыпи дороги, еле видимой во мраке.
Первой он увидел лошадь, огромную, с лопнувшим животом. Лошадь умирала, иногда перебирала передними ногами, царапая асфальт, и тяжело дышала. Из её большого глаза катились слёзы. «Почему я это вижу? Откуда здесь свет?» – Александр, кажется, сказал это вслух, потом понял, откуда свет: машина, что сбила лошадь и выбросила её на встречку, на их полосу, стояла на обочине, вся мятая, но почти целая и светила на лошадь одной уцелевшей фарой. От машины к нему бежал человек. Он обошёл лошадь и шагнул в полумрак, по своему следу шин. Впереди горбатилось что-то маленькое, по сравнению с лошадью, и он побежал к этой кучке, упал на колени, всмотрелся, потом взял маленькую ладонь, наклонился совсем близко к лицу, так что увидел и вывернутую неестественно шею, и даже дорожку слёз на располосованной щеке. Сжал ладонь, она отозвалась, глаз моргнул.
«Сима! Ты слышишь меня, Сима? Я не знаю, что с тобой будет сейчас, но я знаю больше, чем сейчас. И если ты сейчас умрёшь, то не бойся. Ты не будешь один. И ты идёшь к Тому, Кто тебя ждёт. Ты же знаешь это, да?»
Глаз задрожал, сморгнул слезу. Губы дрогнули, шевельнулись.
